Кристос снова направляет пистолет на Грациеллу, целится прямо в ее лихорадочно блестящие глаза и медленно начинает:
Aou, nout Papa dann syèl
Amont vréman kisa ou lé,
Fé kler bard’zout out royom,
Fé viv out volonté…
Продолжая читать молитву, Кристос думает о своем.
На какой срок посадят полицейского, застрелившего в упор безоружную преступницу? Даже если это худшая из преступниц? На несколько лет? Может, даже и меньше, может, осудят условно, может, выпустят раньше…
Partou toultant parèy dann syèl.
Donn anou zordi zourpouzour
Nout manzé pou la vi.
Он затягивается самокруткой. Сесть в тюрьму — лучший способ отсутствовать в день, когда социальные службы острова явятся забирать пятерых сирот в приют в Ле-Тампоне и хижина в Сен-Луи опустеет.
Если ему повезет, к тому времени, как он выйдет на свободу, Назир станет совершеннолетним. А может, сам сядет в тюрьму за кражу или за торговлю наркотиками. Может, хижину продадут. Может, он больше никогда не услышит про этих детей.
Pardonn anou le tor nou la fé
Kom nou osi ni pardonn lézot.
В уголках глаз скапливаются слезы. Он трет глаза, как будто их щиплет от дыма, который ветер гонит ему в лицо. Грациелла неподвижно стоит двумя метрами ниже в ожидании приговора. Может быть, произносит те же слова на латыни или на маврикийском диалекте. В голове у него звучит детский смех вместе с креольской молитвой, которую они читали каждый вечер.
Тебе не надо идти на работу, Кристос?
Ты будешь на мамину попу смотреть или рассказывать мне историю?
А можно мне спать в кровати с вами обоими?
Конопля образует завесу, помогает отогнать призраки детей, цепляющихся за него, как раньше, когда напрашивались на ласку или потасовку. И помогает бредить, вести здесь, наверху, диалог в отуманенной голове.
Нет, Имельда, нет! Даже и не мечтай! Я всего лишь старый циничный мудак, который целыми днями пьянствует в портовом кабаке.
Имельда, давай начистоту. Ты сама хоть на минуту можешь в это поверить?
Ты видишь меня отцом семейства?
Да еще с пятью детьми сразу?
Дым от конопли принимает странные очертания, в нем видятся лица, чувствуются запахи, слышатся голоса.
Имельда, надо было думать об этом раньше. Я этим детям даже не отец… Собственно, кто я этому выводку? Да никто… Ты была умна, Имельда, ты была самой умной из всех кафров, но на этот раз ты промахнулась, не того выбрала… Человека, который не переставая пьет пунш и курит коноплю.
Неудачный выбор.
Но избави нас от лукавого.
Надо с этим покончить, надо выстрелить.
Кристос, расскажешь мне историю про злодея?
Про настоящего злодея?
Рука Кристоса внезапно хватает зажатый у него между колен пакетик с коноплей и обреченным рыбацким движением забрасывает его как можно дальше в океан.
Он направляет пистолет на Грациеллу. Она складывает руки, закрывает глаза.
Все кончено.
— Грациелла Доре, вы арестованы за убийства Амори Оаро, Шанталь Летелье и Имельды Каджее. Вам придется отвечать за свои преступления перед правосудием этого острова.
Он умолкает и глубоко затягивается, бесконечно долго затягивается коноплей, а затем одним щелчком отправляет окурок на песок.
Последний косячок.
Последняя сигарета приговоренного.
Заниматься пятью детьми…
В его голове звучит оглушительный смех Имельды.
