Он вспоминает того ненормального бородача. В общем-то эти художники мало чем отличаются от него самого, они стараются поймать свет, волны, движение. Но зачем возиться с холстами и кистями? Достаточно сесть у моря и смотреть. Он прекрасно знает, что островитяне держат его за психа, потому что он целыми днями способен торчать здесь, глаз не сводя с горизонта. Но псих он не больше, чем застывшие перед картиной старушки. И даже меньше. У него зрелище бесплатное. Подаренное гениальным и щедрым художником там, наверху.
Прямо у него за спиной тишину прорезает сдавленный крик. Вернее, стон. Туристу стало плохо…
Роден не оборачивается. Для того чтобы понять море, уловить его ритм, надо сидеть неподвижно. Затаить дыхание. Волны — словно пугливые белки, стоит тебе пошевелиться — и они убегают… Девушка, которая занимается выплатой пособий, спросила у него, какую работу он ищет, к чему у него есть способности и склонность, какие у него планы по трудоустройству, — в общем, пыталась определить, к чему он пригоден. Он объяснил, что умеет разговаривать с волнами, узнавать их и, можно сказать, приручать, а потом серьезно поинтересовался, в какой профессии это может пригодиться. Может быть, в исследовательской работе? Или в области культуры? Людей интересуют странные вещи. Она уставилась на него круглыми глазами — похоже, решила, что он над ней насмехается. Она, пожалуй, была хорошенькая, он бы охотно привел ее на мол, чтобы познакомить с волнами. Он часто делает это со своими внучатыми племянниками. Они-то понимают. Немножко.
Все меньше и меньше.
За спиной раздается громкий крик, на этот раз уже не стон, кто-то явственно зовет на помощь.
Роден невольно оборачивается. Все равно чары разрушены и потребуется не один час, чтобы восстановить связь.
И бледнеет.
Он едва успевает заметить машину, черный внедорожник. И тень — приземистую, поперек себя шире, в курте,
[2] с лицом, скрытым странной защитного цвета кепкой. Малабар,
[3] ни малейшего сомнения.
У Родена заплетается язык. Если он слишком много времени проводит в общении с волнами, слова потом не сразу выговариваются, ему надо заново учиться говорить.
— Извинит… Я хоте…
Он не может отвести взгляда от ножа в руке малабара, от красного лезвия. Он даже не пытается защищаться. Вообще-то единственное, на что он мог надеяться, — это успеть повернуться к морю и проститься с волнами, со светом, с горизонтом. Все остальное ему безразлично. Но малабар и этого ему не дал сделать.
Роден видит открытый багажник. Свисающую оттуда простыню. Торчащую ладонь. И еще…
Все опрокидывается.
Одна рука хватает его за плечо, другая вонзает нож ему в сердце.
3
Пустая комната
16 ч. 02 мин.
Солнце висит над бассейном исполинской галогенной лампой, закрепленной там навечно. Упорядоченные заросли пальм и маллесетов, огороженные тремя высокими стенами из тикового дерева, защищают внутренний дворик от малейшего дуновения ветра. За кружащими в небе фаэтонами
[4] угадывается океан, свежесть пассатов вдали. Но в саду отеля «Аламанда», на квадратной лужайке, стоит жара, и немногочисленные туристы прячутся от нее в хлорированной воде, а потом в тенистых уголках, где рядами выстроились шезлонги.
— Пойду посмотрю, куда подевалась Лиана.
Марсьяль подкрепляет слово делом. Подтянувшись на руках, он выбирается на бортик бассейна и направляется к Габену. Ничего не скажешь, муж Лианы тоже неплохо выглядит — мускулистые ноги, накачанный брюшной пресс, широкие плечи. Из породы тренеров, пожарных, охранников — словом, людей, которым по роду деятельности полагается целые дни проводить в тренажерном зале. И безупречный загар, контрастирующий с молочно-белой кожей его жены. Они еще недели здесь не пробыли, а у него кожа уже как у кафра…
[5] Должно быть, у красавца Марсьяля есть капелька черной крови, всего-навсего одна крохотная хромосома, доставшаяся от предка-раба, дремлющий пигмент, которому достаточно солнечного луча, чтобы пробудиться и просочиться наружу, — словно голубая капелька Кюрасао, способная окрасить весь коктейль.
Пока он идет к стойке бара, Габен наблюдает, как по гладкому торсу туриста стекает вода. Красивая пара — Марсьяль и Лиана Бельон — предается сладостному ничегонеделанию в тропиках. Привлекательные и богатые. Тем лучше для них, думает Габен. И для нас. Счастье белых влюбленных и состоятельных пар — неосязаемый капитал так называемых райских уголков.
Их бизнес…
Марсьяль останавливается перед ним.
— Габен, моя жена не спускалась?
— Нет, к сожалению, я ее не видел…
Габен оборачивается и смотрит на стенные часы. Лиана уже час как поднялась наверх. Если бы ее попка еще раз мелькнула в поле его зрения, он бы точно об этом не забыл. Марсьяль возвращается к бассейну.
— Марго, можешь присмотреть за Софой? Пойду взгляну, что делает Лиана.
Габен запоминает этот эпизод во всех подробностях с отчетливостью, которой сейчас не осознает. Время на стенных часах — с точностью до минуты. Положение тел купальщиков в воде и тех, кто сидит или лежит в шезлонгах. Полицейские раз десять заставят его все это повторить, делая почеркушки на бумаге. Он ни разу не собьется.
Марго едва поворачивает голову к Марсьялю, она челноком снует в воде взад и вперед. Марго — жена из другой пары туристов. Жак, ее муж, сейчас читает в шезлонге. Или спит.
«Знаете, капитан Пюрви, — будет потом оправдываться Габен, — за этими темными очками…»
Марго и Жак Журден — не такая красивая пара, как Лиана и Марсьяль, лет на десять старше, и оба зануды. Он целыми днями торчит за компьютером в холле, проверяет почту. Она плавает в бассейне. Километры, поделенные на отрезки в двенадцать метров от бортика до бортика, спятить можно, если подсчитать, сколько раз она сплавала туда-сюда. Чаще, чем местный ежик, которого мальчишки заперли в клетку. Эта парочка даже в тропиках подыхает от скуки, а уж как они живут в Париже — этого Габен и представить себе не мог…
Софа — это дочка Лианы и Марсьяля. Собственно, Софа — ее прозвище, настоящее имя — Жозафа. Она кривляется в бассейне, притворяется, будто сейчас утонет, — вот уж что ей не грозит с ее надувными нарукавниками. Габен в первый же день распознал характер этой мелкой тиранки, можно подумать, светловолосая шестилетняя девчушка сама себе дала единственное задание на каникулы — испортить отпуск родителям. Сверходаренный по этой части ребенок. Всего-то седьмой год пошел, и уже всем пресытилась. Много ли парижаночек ее возраста успели искупаться в тридцатиградусную жару в тени казуарин, среди ярких кораллов, с рыбками-клоунами, проскальзывающими между пальцев ног?
