Предпочитая живую еду, Бальбина каждый день охотилась за домом, чтобы прокормить свое потомство, усердно таская им птичек, кроликов, полевых мышей и крыс, хотя, как вскоре она обнаружила, охотиться нужно без остановки, чтобы утолить их вечный голод. Она выводила на охоту и лисят, и за небольшой худой кошкой в серую полоску шли отпрыски, в три раза крупнее мамаши, с вытянутыми мордами и пушистыми черными хвостами, на концах которых красовались белые кисточки. Она учила их подкрадываться к добыче, замирая, словно сфинкс, набрасываться на жертву, и, если кто-то из отпрысков отбивался от остальных, кошка сипло мяукала, пока молодой лисенок не возвращался послушно к семейной стае. Каждый раз, когда на глаза попадался цыпленок, лисята выслеживали его, проворно подкрадываясь на животе, а потом стремительно набрасывались, разрывая острыми зубами и рыча во время еды, – Бальбина же держалась поодаль и наблюдала.
«Родив» таким образом несколько поколений лисят, изможденная и сбитая с толку всем происходящим, Бальбина в итоге смирилась со странными манерами детенышей – они росли наполовину кошками, она стала наполовину лисицей. Расхваливая в дневнике ее уживчивый характер и то, что она никогда не нападала на обитателей виллы, Антонина писала: «У нее как будто имелся собственный кодекс чести». Она не трогала попугайчиков Ли́сника, даже когда он выпускал их из клетки полетать; кролик Вицек не привлекал ее внимания, так же как и петушок Куба; она не удосуживалась охотиться на мышь, проникшую в дом; и если в окно случайно влетала птица (дурная примета), она лишь лениво следила за ней. Однако один новый обитатель все же возродил ее охотничьи инстинкты.
Весной сосед принес в зверинец Рыся необычного сиротку: детеныша мускусной крысы, толстопузого, с блестящим коричневым мехом, светло-бежевым на брюшке, длинным чешуйчатым хвостом и крошечными черными глазками. Перепончатые передние лапы с пальцами помогают мускусным крысам строить хатки, удерживать пищу и рыть норы; когда они плавают, бахромчатые задние лапы гребут не хуже настоящего весла. Но, кажется, самая странная особенность – четыре похожих на долото резца, которые торчат, отделенные губами от ротовой полости, благодаря чему мускусная крыса может грызть стебли и корешки, срезать камыш и рогоз прямо под водой, не раскрывая рта.
Антонина сочла зверька очаровательным, выделила ему большую клетку на крыльце, поставив туда в качестве мелкого водоема стеклянную кювету для проявки фотопленок, поскольку мускусные крысы в природе живут в воде. Рысь назвал зверька Щурцио (Крысенок), и тот скоро выучил свое имя и приспособился к жизни на разделенной на три зоны вилле, посвящая дни сну, еде и купанию. Дикую мускусную крысу приручить нелегко, однако через несколько недель Щурцио позволил Рысю открывать клетку, носить себя по комнате, гладить и трепать. Когда Щурцио спал, Бальбина расхаживала вокруг его клетки, словно пума, выискивая способ пробраться внутрь. Просыпаясь, он мучал ее, принимаясь неутомимо плескаться в своей ванне, обрызгивая ее водой, что она ненавидела. Никто не понимал, почему мускусная крыса оказалась таким искушением для Бальбины, однако каждый, кто кормил Щурцио или чистил его клетку, обычно запирал дверцу на проволоку, перекрутив концы.
Антонине нравилось наблюдать по утрам за «изысканным туалетом» мускусной крысы: Щурцио плескал себе на морду водой, от души сопя, выдувал воздух из ноздрей, потом растирал щеки мокрыми лапами, как мужчина, который собирается побриться, и долго-долго умывался. После чего забирался в свою ванну и скреб брюшко, заваливался на спину и несколько раз переворачивался. В итоге он вылезал из ванны и встряхивался по-собачьи, окатывая все вокруг брызгами. Как ни странно, он часто поднимался по стенке клетки и усаживался на жердочку, как предыдущий обитатель клетки, какаду Коко. И там он старательно вычесывал воду из меха своими пальчиками. Посетители удивлялись тому, что мускусная крыса сидит на жердочке и чистится, словно птица, однако на вилле и в мирное время обитали престранные существа, и Щурцио стал новым любимцем Рыся. Покончив с водными процедурами, Щурцио подкреплялся морковкой, картошкой, одуванчиками, хлебом или зерном, хотя он, конечно же, тосковал по веткам, коре и болотным растениям, которыми мускусные крысы питаются в природе.
Когда он перерос свою ванну из кюветы, Антонина заменила ее гигантской банкой, которую Ян когда-то использовал, занимаясь изучением тараканов
[66]. Когда появилась банка, Щурцио запрыгнул в нее и принялся плескаться с такой силой, что Антонина переставила клетку в кухню, где пол был выложен керамической плиткой и под рукой всегда была свежая вода.
– Знаешь, мама, – сказал как-то Рысь, – Щурцио учится отпирать клетку. А он не глупый!
– Мне кажется, что он все-таки не настолько умен, – отозвалась Антонина.
Щурцио проводил часы, возясь с проволокой, хватая концы пальцами и пытаясь их раскрутить, и после одной ночи упорной работы ему наконец-то удалось размотать проволоку, поднять задвигающуюся дверцу, сползти по ножке стула на пол, вскарабкаться по водопроводной трубе и соскользнуть в мокрую кухонную раковину. Оттуда он перепрыгнул на плиту, забрался на теплую батарею и заснул. Там его утром и нашел Рысь. Вернув беглеца в клетку, Рысь закрыл дверцу и замотал проволоку еще крепче.
На следующее утро Рысь пронесся через весь дом, ворвался в спальню Антонины и испуганно закричал:
– Мама! Мама! Где Щурцио? Клетка пустая, его нигде нет. Вдруг его съела Бальбина? Мне пора в школу, папа на работе! Помоги!
Антонина, которая все еще соблюдала постельный режим, едва ли могла чем-то помочь в этой утренней катастрофе, однако она отправила в поисковую экспедицию Ли́сника и домработницу Петрасю, и они старательно прочесали все шкафы, диваны, мягкие кресла, все углы и закутки, все щели, куда могла бы поместиться мускусная крыса, – и безрезультатно.
Поскольку Антонина никак не могла поверить, что зверек просто «испарился, словно камфара», она заподозрила в случившемся Бальбину или Жарку, поэтому кошку и собаку привели к ней в спальню для тщательного осмотра. Антонина старательно ощупала их животы на предмет подозрительного вздутия. Если бы они съели такое крупное животное – размером почти с кролика, – животы у них точно были бы раздутыми до сих пор. Нет, они были, как обычно, тощими, поэтому Антонина объявила о невиновности подозреваемых и отпустила их на свободу.
Вдруг к ней в комнату прибежала Петрася.
– Идите скорее! – прокричала она. – В кухню. Щурцио сидит в печной трубе! Я, как всегда, развела огонь и услышала ужасный шорох!
Опираясь на трость, Антонина медленно поднялась с постели на распухшие ноги, осторожно спустилась по лестнице и доковыляла до кухни.
– Щурцио, Щурцио, – ласково приговаривала она.
В стене зашуршало. Когда из трубы высунулась покрытая сажей голова, Антонина схватила беглеца с грязными усами и обожженными лапами за шиворот и вытянула. Она осторожно вымыла его теплой водой с мылом, намыливала снова и снова, пытаясь очистить мех от жирной кухонной копоти. Потом смазала мазью ожоги и посадила Щурцио обратно в клетку.
