Обратный путь показался Ганнону короче. Вскоре сквозь зелень сверкнул яркий солнечный луч. Впереди открылась небольшая поляна, а за нею море. Наконец можно было выпрямить согнутую, ноющую спину! Больше не надо сражаться с ползучими растениями, перелезать через полусгнившие стволы, скользить по влажной земле.
У лодки карфагеняне внимательнее осмотрели свою добычу. Плечи лесного чудовища имели необычайную ширину – полтора локтя. Толстые, как бревна, лапы были покрыты темно-бурой шерстью. Шерсть на груди и спине отливала серебром. Чудовище имело четыре с половиной локтя в высоту. Оно было на целую голову выше самого рослого матроса на корабле. Несомненно, это была обезьяна, но подобных обезьян не видел еще ни один смертный. Мертвая, она обнаруживала еще более разительное сходство с человеком. У нее была ладонь с крупным большим пальцем, а не коротышкой, как у обезьянок из Гадира. Уши имели небольшую мочку и очень напоминали человеческие. Мощные тяжелые челюсти были снабжены крупными зубами, отличавшимися от человеческих лишь большей величиной.
Матросы рыли могилу для своего погибшего товарища. Молча окружили ее люди. Тело, обернутое в белый холст, опустили в сырую землю. Ганнон на коленях прочел короткую молитву. Каждый бросил в могилу ком земли, а когда яма сравнялась с землей, сверху положили тяжелый камень. И вот на берегу высится пирамидка. «Если когда-нибудь кто-то захочет определить путь, проделанный нами, – думал Ганнон, – его вехами будут могилы». Ганнону вспомнилась пустыня и песчаный холмик над могилой Малха. А где Синта и Гискон? Может быть, их уже нет в живых? И некому было их похоронить и оплакать по обычаям предков. А сколько еще впереди невозвратимых потерь!
След корабля
Две недели прошли незаметно. Каждому нашлось дело. Многие были заняты рубкой леса и починкой корабля. Деревья, росшие на острове, были так тверды, что все топоры, имевшиеся на гауле, пришлось употребить на то, чтобы срубить лишь одно, самое тонкое. Оно пошло на переднюю мачту, давшую трещину во время последней бури. Матросы выкорчевали пенек и притащили его на корабль. Он был так тяжел, что мог вполне заменить железный якорь. Щели заделывали высушенными водорослями. Запасы смолы, к сожалению, иссякли. Мидаклит предложил заменить смолу клейким соком исполинского дерева, прозванного карфагенянами «плачущим». В этом соке вымочили и канаты, чтобы уберечь их от гниения. Корабль пропитался запахами девственного леса.
Часть матросов занялась сбором черепашьих яиц и ловлей черепах.
Черепахи лежали среди камней, огромные, зеленовато-черные. Медленно они вытягивали свои морщинистые шеи и слезящимися на солнце глазами следили за людьми. Черепах переворачивали на спину и, взвалив на носилки из ветвей, перекладывали в лодку, а из лодки поднимали на гаулу. Ганнон приказал очистить для них место в трюме.
В поисках черепах матросы разошлись по всему взморью. Уже смеркалось, когда кто-то закричал:
– Смотрите, что я нашел!
По голосу Ганнон узнал Адгарбала. Он бежал к лодке, держа в руках какой-то предмет. Это оказался обломок весла. Весло здесь, на необитаемом острове! Судя по размерам, им могли пользоваться только на большой гауле. Лет сто назад финикийцам удалось обогнуть Ливию. Но это весло не могло принадлежать им. За это время дерево должно было сгнить. А на весле виден свежий излом. Значит, здесь недавно побывал какой-то корабль. Но какое судно могло оказаться в этих водах, кроме «Сына бури»? Может быть, он потерпел здесь кораблекрушение?
– Идем! – торопливо бросил Ганнон Адгарбалу. – Ты мне покажешь, где его нашел.
Ганнон с Адгарбалом стояли у большого остроконечного камня.
– Вот здесь, – указал Адгарбал.
Ганнон взглядом измерил расстояние до моря. «Будет не меньше ста локтей, – подумал он. – Сюда волны не могли забросить обломок весла. Значит, корабль причаливал к берегу. Но тогда должны быть и другие следы».
Весь следующий день Ганнон вместе с матросами искал эти следы. Но больше ничего не было найдено. Видимо, все смыл ливень.
Находка вызвала у Ганнона новый прилив энергии. Значит, «Сын бури» находится где-то поблизости. Синта и Гискон ждут его! Нельзя медлить!
– Поднять якоря! – приказал суффет.
Матросы забегали по палубе. Одни бросились к якорным канатам, другие принялись натягивать паруса. Подгоняемый попутным ветром, «Око Мелькарта» покинул остров. Ганнон решил обогнуть Южный Рог, держа курс на восток. «Если Мастарна достиг Южного Рога, – думал Ганнон, – то, разумеется, он хотел обогнуть Ливию. Может быть, он опасался встречи с военными судами Карфагена?»
С неохотой плыли матросы вдоль неведомого берега, густо заросшего лесом. Есть ли ему конец? Что влечет Ганнона все дальше и дальше? Будь проклят этот обломок весла, из-за него Ганнон решил не возвращаться к Мелькартовым Столбам! А может быть, во всем виноват этот грек? Он околдовал суффета, вселил в него неутолимую жажду новых странствий.
Корабль-призрак
Безветрие. Пышные пурпурные облака плывут над морем. Паруса безжизненно обвисли. Не слышно тихого журчания воды у носа. Деревья на пустынном берегу стоят неподвижно, как нарисованные. Солнце пылает, яростное и бледное. Казалось, корабль идет через огонь. Металлические части раскалились. При желании на них можно печь лепешки, как на сковороде. Даже дерево жжет, как железо. Дышать нестерпимо тяжело. Слепит глаза.
Двое матросов, сбросив одежду, окатывают друг друга водой из кожаных ведер. Впервые за много дней на палубе слышится смех. Акулы, привлеченные необычными звуками, высовывают из воды пасть.
Дни сменялись ночами, а берег, вопреки предсказаниям грека, все не поворачивал на север. Он тянулся все в том же направлении на восток. И это все больше волновало Ганнона. Вода, запасенная на острове Лесных Чудовищ, протухла. Перед тем как ее пить, нужно было затыкать пальцами нос. Но и эта вода была на исходе. Ганнон приказал развесить на рее овечьи шкуры. За ночь они покрывались росой, и утром, выжав их, можно было получить несколько глотков воды.
О высадке на сушу нечего было и думать. Белая линия пены обрисовывала цепь прибрежных камней, а прибой превосходил своей силой все ранее виденное
[82].
Сегодняшний день тоже принес разочарование. Линия берега повернула на юг. Значит, Южный Рог вовсе не крайняя оконечность Ливии, как полагал Мидаклит. Значит, гаула находится в огромном заливе. Команда встретила эту новость глухим ропотом. Матросов можно было понять. Бледные и исхудалые, они еле передвигались по палубе. У многих распухли десны, во рту появились нарывы.
Людей одолевали кошмары. Грезились города, колодцы, пальмы. Когда матросы приходили в сознание, они стонали и звали на помощь.
Ганнон приказал принести в жертву Эшнуну самую большую черепаху. Но жертва не помогла. Может быть, бог-врачеватель гнушается черепашьим мясом и ему по вкусу лишь бараны и свиньи?
