Через несколько часов небо покрылось белесой дымкой. Линия горизонта задрожала от струящегося зыбкого знойного воздуха. Казалось, вокруг намного верст все повымерло. Даже в тени прибрежных зарослей реки не ощущалось присутствия жизни. Ни травинка не шелохнется под чьим-нибудь шагом, ни ветер не прошелестит поблекшими листьями речного тала. Полное безмолвие. Тишину нарушал лишь звон комаров.
– Ну и жара сегодня, – со вздохом сказал Елифирий, оттирая со лба густой пот. Приподнявшись, он посмотрел за речную сторону. С досадой еще раз протер красное лицо, проговорил: – Пойду в речке ополоснусь, заодно и кобылу искупаю.
Прихватив повод, поспешил к речной воде. Уже у ворот его застал крик:
– Толстухин. К сотенному!
Чертыхнувшись, Елифирий поспешил в канцелярию. Вернулся хмурым. Ганжа вопросительно посмотрел на него, спросил:
– Чего ты смурной такой, будто уксуса наглотался?
– Да сотенный в полк с пакетом посылает. По такой-то жаре!
Недовольно бурча, Елифирий оседлал лошадь, похлопал ее по крупу, привычно поставил ногу в зазубренное стремя. Звякнули и загремели на конских зубах удила. Гикнул, ударил лошадь каблуками, она резво взяла и пошла крупной рысью. Мягкая дорожная пыль приглушила гулкий топот копыт.
Проснувшийся жеребенок вылез из загона. Красивая яркая бабочка села ему на лоб. Он вяло пошевелил ушами и вдруг, испугавшись, стрелой рванул куда глаза глядят с одной только мыслью – спастись от внезапной опасности. Потревоженные мотыльки и бабочки разлетались в разные стороны, теряя пыльцу с крыльев.
Только лишь когда жеребенок оказался в зарослях высокой густой травы на лесной поляне, он немного пришел в себя и остановился, весь дрожа.
Прошло еще несколько секунд, и внезапный порыв ночного ветерка донес до ноздрей жеребенка струю знакомого запаха человеческого пота, табака, железа. Так пахло от тех существ, которые всегда были рядом с ним и его матерью. Тех, которые давали ему вкусные корочки, гладили шею, расчесывали гриву. Он звонко заржал и запрыгал на месте от радости.
Некоторое время вокруг лужайки и сосен царила мертвая тишина, и вдруг острый слух жеребенка уловил звуки тяжелых, ровных шагов. Озабоченно вглядываясь вперед сквозь деревья, он увидал бородатых людей с оружием, передвигающихся среди деревьев.
Кобыла послушно рысила по склону оврага, легко перескочила через ручей и вскоре вынесла Елифирия на тропу. Впереди начинался лес, который местные называли Чернавичской пущей.
Толстухин ехал по лесной тропе, торопил коня, оглядываясь по сторонам. Карабин он держал поперек седла. В стороне, за бурлящей по камням рекой, виднелся каменистый, изрытый дождевыми потоками речной обрыв.
Страшные бородатые люди с оружием окружали стригунка, безжалостно тесня его к обрыву. Все повадки выдавали людей бывалых, уверенных, что добыча никуда не денется.
Длинные, нескладные ноги жеребенка беспокойно переступали и дрожали. Уши были насторожены. Расширенные ноздри втягивали воздух и испуганно всхрапывали. Он пугливо переводил глаза с пенистой грязной быстрины на молчаливых незнакомых людей. Рванувшись, он вырвался из их рук и, закидывая вверх голову, жалобно и призывно заржал. Услышав призывное ржание своего ребенка, кобыла шарахнулась в сторону и понеслась на его плач.
– Стой! Куда ты? – закричал Елифирий со злобой, натянув на себя повод.
Но лошадь только задрала голову и понеслась галопом.
Из леса резко ударил винтовочный выстрел, и лошадь встала на дыбы.
Толстухин завалился на бок и стал сползать на землю. В стремени застрял сапог, и лошадь безудержно помчалась прочь, в клубах пыли мотая по камням избитое и окровавленное казачье тело.
* * *
Жаркий летний день. Нежные солнечные лучи словно бархатом щекотали кожу. Муренцов лежал на берегу озера под вербой. Озеро небольшое, с мягким, как перина, покрытым травой берегом.
Чуть дальше река. Выше, против течения, – железнодорожный мост. Там минные поля, на подходах немецкие солдаты, пулеметы, минометы, и день и ночь готовы к бою.
Реку и озеро соединяла узкая, как ручей, протока. Крохотный ручеек постоянно пополнял озерцо водой и в ней развелось несметное количество мелкой рыбешки. Благодаря обилию корма водилась и щука. Жирные и обожравшиеся, килограммов по пять, шесть и более, они подплывали к самому берегу и стояли как дредноуты в нескольких метрах от заросшего травой берега. По краям озеро заросло густым кустарником, было завалено упавшими деревцами и корягами. Этих сытых зажравшихся хищниц нельзя было взять на самодельную острогу. При появлении в воде людей они лениво и неторопливо отплывали к другому берегу.
Ганжа и Митя Мокроусов открыли не рыбалку, а охоту. За ближайшими кустами слышались выстрелы. Через некоторое время появился Ганжа и торжественно приволок две большие рыбины. Их бока и спины были иссечены пулями.
– Видали шшуку, господин сотник? Во!.. Одну Митька, а другую – я…
Ганжа, начинавший службу с Муренцовым, когда тот был еще рядовым казаком, никогда не переходил границы, отделяющей простого казака от офицера. Наедине он всегда обращался к нему «Сергей Сергеич», на службе – называл его «господин сотник».
Ганжа обрезал ножом тальниковую ветку, сделал кукан, продел его через жабры и опустил щук в воду, привязав кукан к вбитому колышку.
– Вы там… аккуратнее. По сторонам смотрите, а то здесь и кусты стреляют… – сказал Муренцов.
– Будьте покойны, господин есаул, у нас все строго. Один рыбалит, второй на часах с карабином.
Пристроив щук, Ганжа спустился к воде. Опять послышались выстрелы.
Кругом горы, покрытые лесами. Стояла тишина. Но она была обманчива. На войне вообще ей никогда нельзя доверять. В любую минуту хрупкая утренняя тишина может взорваться треском выстрелов и взрывами гранат.
Война наказывает людей за беспечность.
Две недели назад группа немцев и казаков 3-го Кубанского полка на двух машинах поехала в соседнее село. Перед этим староста села предложил подполковнику Юнгшульцу:
– Пришлите своих черкесов в воскресенье к нам, будет вино, зажарим мясо, накроем стол. Дадим вам провиант, муку, овса для лошадей.
Беспечный Вернер фон Юнгшульц подумал и согласился. В этом и была его ошибка.
В село поехали немецкий обер-лейтенант, женщина-переводчица, два немца водителя, трое немецких солдат и отделение казаков, вооруженных двумя пулеметами и автоматами. Грузовые машины шли одна за другой. В нескольких километрах от села нужно было по деревянному мостку пересечь речку. Перед самым мостом первая машина подорвалась на мине и перекрыла дорогу. Вторая попыталась развернуться. Выстрелом снайпера был убит водитель. Из-за ближайшего холма, буквально с расстояния 100 метров, партизаны открыли шквальный огонь из пулеметов и автоматов. Большая часть казаков погибла в первую же минуту. Остальных забросали гранатами. Оглушенных взрывами и израненных осколками увели с собой.
