Разговор с местными жителями происходил короткий, чисто деловой, никаких ненужных слов или вопросов.
Муренцов спешился возле стоявшего на отшибе дома, завел во двор, поставил у крыльца коня, поводья примотал за перила. Заботливо протер ему влажные надглазницы, накинул на влажную спину пахнувшую конским потом попону. Огляделся по сторонам.
Дом просторный, крытый потемневшей от времени черепицей. Большой двор, конюшня, молотилка, хозяйственный инвентарь. Поднялся в дом. Тут уже были казаки его отделения – Юрка Ганжа, Красноусов, пулеметчик Сашка Степанов. Хозяин, невысокий сухой крестьянин лет за сорок, в меховой безрукавке сидел за столом. Хозяйка возилась у печи.
– Доброго здоровьичка, газда.
Газда на сербском это хозяин, Муренцов помнил это еще с германской.
Хозяин кивнул головой, раскуривая трубку.
– Добар дан!
– Вы понимаете меня?
– Разумем скоро све. В прошлую войну я был в России.
– Покормите казаков? – весело скаля зубы, спросил Юрка.
– Сколько вас человек?
– Пятеро.
– Покормим, но ето хладно. Хладно! Сейчас хозяйка будет греть. А я пойду. Дела.
Хозяин извинился, вышел во двор.
Наскоро переговорив с хозяйкой, Муренцов сказал казакам:
– Ну что, хлопцы, отогрелись у печи да рядом с доброй хозяйкой? Тогда надо исполнять главное правило казака. Сначала напоить и накормить коня, а потом уж самому валиться к костру.
Вышел на крыльцо. Казаки, закидывая за спину винтовки, повалили следом. Уже расседланные кони, вытертые насухо, стояли под навесом и, мотая торбами, доедали овес.
Муренцов одобрительно крякнул.
– Вот учитесь, хлопцы, у хозяина. Хоть и не казак, а сразу видно, что справный воин.
Казарм в селе конечно же не было. Заранее назначенные квартирмейстеры размещали казаков в домах местных жителей. Там же ставили лошадей. Муренцов договорился с квартирмейстером, чтобы его отделение оставили на постой в этом доме.
Разместились. Убрали лошадей. Начало темнеть. Заработали полевые кухни. Повечеряли. Выставили караулы.
Перед сном свободные от службы казаки вышли на улицу покурить. Постояли перед дворами, почесали языки и пошли спать. Муренцов устало упал на попону, пахнущую конем. С головой укрылся шинелью.
Наутро полк начал приводить себя в порядок. Хозяйственная рота оказалась завалена работой. Из полковых кузниц несло жаром и грохотом. Кузнецы работали днем и ночью, спешно перековывая лошадей. Шорники чинили седла, хомуты, шлеи, уздечки и прочую сбрую. Ремонтировали повозки, походный инвентарь.
Казаки старались получше подкормить своих коней, подогнать снаряжение. Фураж покупали у местного населения. Местные косились на казаков, потому что партизаны часто грабили своих. Казаки тоже отличались драчливым и шумным нравом, но обид не причиняли.
Комната, которую заняло отделение Муренцова, выходила окнами в сад. Сделав неотложные дела, Муренцов уже под вечер отворил дверь комнаты с твердым намерением скинуть сапоги и завалиться спать. В комнате было тесно. Амуниция, шинели, ранцы, подсумки, винтовки, рассыпанные всюду патроны заполняли собой маленькую комнату, превращая ее в какой-то военный цейхгауз. Но кажущаяся небрежность обстановки не имела ничего общего с беспорядком и расхлябанностью.
Оружие стояло или висело в изголовьях кроватей, седла лежали у порога, влажные шинели были развешаны поближе к печи. Каждый вечер Муренцов вешал на дужку кровати карабин, ремень, снимал мундир, стаскивал сапоги и, накрывшись шинелью, обессиленно валился на постель.
* * *
В феврале во 2-ю бригаду из Белграда приехали атаманы Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск за рубежом – генералы Татаркин, Науменко, Вдовенко, Ляхов и генерал-лейтенант Шкуро.
Эти атаманы давно уже находились в резерве и не занимали никаких постов в казачьих частях германской армии. Поездку им организовал начальник Главного управления казачьих войск генерал Краснов. Кононов, оповещенный о приезде гостей в его полк, распорядился, чтобы все было готово для встречи гостей.
– Нужно наших стариков встретить с почетом. Они – казачьи генералы, и наша святая обязанность оказать им почет и уважение. Так уж у нас, казаков, принято, – сказал своим офицерам Кононов.
Полк был построен, и генерал Шкуро, неказистый и непредставительный рядом с другими генералами, но необыкновенно подвижный и юркий, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами, вручил отличившимся казакам боевые награды.
После построения Кононов, пользуясь правами хозяина, повел гостей показывать свое хозяйство. Было время обеда, и казаков распустили на обед. Они обедали тут же во дворе казармы.
Кононов показывал гостям лошадей. Казачьи генералы живо интересовались несением службы, состоянием коней, чем кормят казаков. Самый любознательный был генерал Науменко. Высокого роста, худощавый. В серой черкеске кубанского пластунского полка, с кинжалом на узком наборном поясе. Орденов на нем не было, лишь знак за Кубанский ледяной поход.
– Так-с… так-с… Все понятно-с… – говорил генерал на объяснения Кононова и спрашивал: – Как служба? Настроение казаков?
– Служба как служба. Настроение доброе, не жалуются, – отвечал Кононов.
Но вскоре затянувшаяся экскурсия стала утомлять гостей, и комполка, уловив это, сделал широкий приглашающий жест:
– А теперь, господа, прошу за стол! Закусим, чем бог послал!
Генерал Татаркин привез с собой в подарок полную машину ракии и домачи – сербского самогона.
У медного рукомойника гости вымыли руки и почистили щеткой форму.
Хозяин дома принес в подарок бутыль ракии, сказал:
– Это своя, домашняя.
Ракию распробовали очень быстро, во дворе разожгли мангал. У терцев и кубанцев есть рецепт печени, сохранившийся с древних времен. Ее режут на маленькие кусочки. Солят, добавляют специи, перчат, заворачивают в тонкий слой внутреннего бараньего сала, формируя колбаску. Потом нанизывают на шампуры – и сразу же на раскаленные угли. Надо только следить, чтобы жир не капал в огонь. Вертеть, вертеть. Тогда весь жир останется внутри шашлыка. Сводящий с ума и вызывающий голодные желудочные спазмы запах! Божественный вкус! И все это – за несколько минут.
Всем присутствующим налили по стакану вина, шампур в руки, тост. А в это время казаки помладше варили шулюм, жарили традиционный шашлык. После мяса на остывающие угли положили спелую паприку – огромные стручки сладкого красного перца.
С матершинными шуточками-прибаутками все организовал Андрей Шкуро. Уже с первой минуты в полку он держал себя так, как будто дело было не на Балканах, а в его родной станице, где он знал всех и все знали его.
Самому Кононову и всем офицерам он говорил – «ты» и всех называл сынками. Многие слышали имя Шкуро от своих воевавших в Гражданскую отцов и смотрели на него с восхищением. Через час генерал Шкуро напоил всех офицеров пятого полка совершенно в стельку. Он верховодил за столом. Когда же заиграли лезгинку, Шкуро, не выдержав, распустил широкие рукава черкески и с криком «харс, харс», как коршун с расправленными крыльями полетел по кругу, мелко перебирая ногами. Темп музыки все нарастал и нарастал, казаки, подзадоривая танцора, хлопали в ладоши. Задохнувшись, Шкуро под общий одобрительный смех остановился, пьяный и счастливый упал на руки казакам.
