Выслушав Муренцова, он сказал:
– А я думаю вот о чем. В июне 1942 года под Харьковом полегло несколько кавалерийских дивизий, которые носили названия казачьих. Были это только «ряженые» казаки или были это казаки, у которых в голове был большевистский дурман, – это все равно. Факт остается фактом. Казаки погибли за батьку Сталина! Меня мучает вопрос, почему, вместо того чтобы восстать против жидовской власти, казаки кинулись в безумную атаку на немецкие пулеметы за советскую власть, возглавляемую жидами? Я еще могу понять, когда кончает самоубийством оболваненная жидами Россия, но наш родной, милый Тихий Дон?!
Как только Петр Николаевич заговорил, то сразу же стало ясно, что ни возраст, ни годы эмиграции не смогли затуманить его ум. Красивая, правильная речь, полные глубокого смысла мысли. Вполне обоснованные, логические заключения.
Проговорили часа два. Время пролетело незаметно. Потом, взглянув на часы, Петр Николаевич выразил сожаление, что уже так поздно, а у него еще много срочной работы. Поняв, что аудиенция окончена, Муренцов встал, начал прощаться. Петр Николаевич спросил, был ли Муренцов уже в Главном управлении казачьих войск? Услышав, что еще нет, порекомендовал сделать это как можно скорее.
– Через несколько недель в Польше начнет формироваться 1-я казачья дивизия под командованием генерала фон Паннвица, и лучше всего, если бы вы продолжили службу именно там, – сказал Краснов. – Кстати, подразделение полковника Кононова тоже войдет в состав дивизии. Желаю вам хорошей службы. До скорой встречи на театре военных действий. – Петр Николаевич задержал его руку в своей: – И вот еще что… Я советую вам написать письмо своей матушке, а я постараюсь через ставку переправить его в Париж. Занесете письмо в штаб и обратитесь к моему адъютанту, войсковому старшине Моргунову. Заберете также железнодорожный билет и предписание. Я распоряжусь. Ну те-с, всего наилучшего. Храни вас Господь. Ступайте.
Проводив Муренцова, растроганный его посещением Петр Николаевич отправился к Лидии Федоровне. Она наигрывала на пианино какую-то мелодию. Ее бледное, уже увядающее лицо было печально. В густых темных волосах пробивались серебряные нити. Петр Николаевич смотрел на жену и спрашивал себя, сколько же еще счастливых дней им отпустит Господь?
Взглянув на него, Лидия Федоровна пропела мягким грудным голосом:
…Но спят усачи-гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.
– Лида… Лидуша, – сказал Краснов, когда жена остановилась. – Прекрасно! Пожалуйста, играй дальше.
И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Иные ему изменили
И продали шпагу свою.
Тяжелое предчувствие холодом сжало сердце генерала.
Лидия Федоровна встала. Захлопнула крышку рояля и, полузакрыв глаза, устало протянула генералу руки.
– Мне отчего-то страшно, Петя!..
Осторожно прикасаясь губами, он целовал ее тонкие, слегка холодные, мраморные пальцы.
* * *
Муренцов вышел на улицу. Весеннее солнце резало глаза. Сидя на вокзале в ожидании поезда, он услышал звуки флейты. Это была «Элиза» Бетховена, музыка нежности. У стены, закутанный в одеяло, сидел музыкант, с лицом в оспинах, в черных очках. Муренцов увидел его руки. Они были в шрамах от ожогов. Музыкант горел в танке. Танкист. Рядом с ним преданно лежала большая черная собака, в глазах которой застыли человеческая тоска и усталость.
Вернувшись в гостиницу, он долго сидел за письмом. Ближе к полуночи отложил его в сторону, закурил: «Большевики изломали мою жизнь, отняли и погубили жизни близких мне людей, превратили нас в изгоев. Чтобы вернуться в свой дом, я вынужден был надеть мундир вражеской армии. Только за одно это меня бы прокляли мои предки. А что делать? В России правит хам – обманом, жестокостью захвативший власть, заливший страну потоками крови. Что делать? Господи, вразуми, как жить!»
Он вспомнил сына. Показалось, что он почувствовал молочный запах светлой головки. Но запах явился и тут же исчез. Наверное, показалось. Померещилось.
Стало одиноко. Решил выйти на улицу, встретить хоть одну живую душу. Муренцов натянул сапоги, накинул шинель, за спиной хлопнула дверь.
* * *
В этот ночной час было совсем тихо, – ни шагов, ни шума мотора, ни звука шагов. Тишина. Укрытые ночной темнотой спали дома. В темной небесной бесконечности словно от озноба мелко дрожали звезды. Муренцов, спрятав подбородок в воротник шинели, шел по мощеной булыжником берлинской улице. Над головой повисло небо, наполненное ледяной влагой, изредка протекающей падающими каплями.
Женщина, маленькая и хрупкая, как девочка, неторопливо шла ему навстречу. В лунном свете были видны ее узкие плечи, шляпка, серое тонкое пальто. Ее каблуки неторопливо стучали по булыжной мостовой. Женщина прошла мимо, сучьими зелеными глазами мазнула по лицу Муренцова. Свет фонаря осветил ее лицо. Муренцов увидел белую кожу, тонкие, словно нарисованные брови, накрашенный порочный рот.
«Проститутка, – решил он. Усмехнулся, вспомнив Толстухина, его рассказы. – Шляндра». Проводив ее взглядом, он отвернулся и пошел по улице.
Горели редкие фонари на пустынной улице, но ни один не освещал ее. Кругом была белесоватая мгла, которая расстилалась по земле.
Ночью шаги гулки, и те же знакомые шаги через некоторое время послышались вновь. Та же маленькая женщина в нелепой шляпке шла навстречу, покачивая бедрами. Одинокая, как он сам, как все вокруг. Она вновь прошла мимо. Только лишь замедлила шаг. И опять бросились в глаза ее узкие плечи, тонкая талия, запах духов, прямые складки длинного серого пальто. И Муренцову пришла в голову мысль, что она каким-то образом почувствовала его потребность оказаться сейчас с кем-то рядом. Не сумев решиться, он долго смотрел ей вслед и, лишь когда в свете дальнего фонаря растаяла ее фигура, пошел за ней.
* * *
Павлов по совету Доманова решил ехать в Берлин к генералу Краснову. Доманов настоял на том, чтобы походный атаман, выезжавший до Новоельни в автомобиле, взял с собой усиленную охрану. Павлов согласился и поручил подобрать ему наиболее надежных казаков. Полусотню охраны возглавил Лукьяненко. Хорунжий Лукьянов и сотник Юськин выполняли роль телохранителей. Они сидели в машине рядом с Павловым. Недавно назначенный адъютант Богачев сел напротив, на откидном сиденье. Рядом с водителем сел Лукьяненко. Впереди колоны двигался трофейный ЗИС с закрепленной в кузове машины счетверенной пулеметной установкой. За ней – автомобиль Павлова. Замыкал – грузовик с казаками охраны.
Через пятнадцать километров колонну обстреляли. Пока на головной машине разворачивали пулеметную установку и длинными очередями били по зарослям, Богачев аккуратно всадил Павлову в лоб пулю из парабеллума. Вторым выстрелом был убит водитель.
Походный атаман умер мгновенно. Богачев вытащил из машины окровавленное тело и с криком «Убили! Атамана убили»! поволок его к грузовику в хвосте колонны. Ему помогали Юськин и Лукьянов. Напоследок Богачев еще умудрился бросить в салон машины гранату.
