Только теперь Мишка почувствовал, что страшно, мертвецки устал.
На следующий день пригнали несколько сотен казахов и опять подняли в атаку. Мишка был ранен и после госпиталя попал в кавалерийский корпус генерала Белова. Остатки батальона сняли с позиций и отправили на переформирование.
* * *
Июль 1942 года. Зной. Сушь. Над степью дрожало зыбкое марево.
Сотни и тысячи танков тянули за собой тяжелую серую пыль на грунтовых дорогах. К Дону неудержимо ползла стальная бронированная армада 6-й полевой армии под командованием генерал-лейтенанта Паулюса. 14 пехотных, 1 танковая, 2 моторизованные и 2 охранные дивизии шли вперед, сметая все на своем пути. Даже степные суслики, напуганные тяжелым гулом двигателей и лязгом гусениц, спрятались в свои норы. Из открытых башенных люков выглядывали немецкие танкисты.
Шел второй год войны. Красная армия отчаянно сражалась за города, села, станицы. Измотанные и обескровевшие в непрерывных боях, части 62-й и 64-й советских армий прикрывали путь к Дону, зная, что все они навсегда останутся лежать в раскаленной солнцем степи. По плавучему мосту, на паромах и лодках переправляли раненых бойцов на другой берег Дона. Бойцы и командиры яростно закапывались в сухую обожженную землю. Перед ними лежала широкая, просторная степь, лишь на горизонте обрамленная лесом. В стороне виднелся казачий хутор – несколько беленых хат, окруженных садами, – и широкий плес запруженной степной речки. Отсюда, с высоты, ярко белевшие домики казались точками. Кладбище. И – во все стороны поле, продуваемое сильным ветром. Тишина. И качались стебли ковыля как серебристые волны.
Измотанные боями и ночными переходами, без горячей еды, без сна и отдыха части Красной армии не смогли остановить вражескую лавину и уже к 23 июля были выбиты с занимаемых позиций, частично окружены и уничтожены.
* * *
При подходе немецких войск к пограничным казачьим станицам Донского войска казаки станицы Синявской достали из схронов винтовки, выкопали запрятанные в землю шашки. Перебив и перестреляв местную милицию казаки ушли в Донские плавни. Это была огромная территория старых болот, заросшая камышом, зарослями тальника и осокой, среди которой иногда возвышаются сухие гряды, а кое-где открывалось чистое водное пространство. Топкие болота на несколько десятков верст, заросли. Трясина, покрытая мелкой зеленой травой, заросли осоки, – и камыш, камыш кругом. Дрожали и звенели на ветру жесткие острые листья, кланялись коричневые султаны осоки и отражались в черной воде. Беда ждала того, кто не зная тропок, хотел найти здесь прибежище. Скольких людей засосала трясина и поглотила бурая вонючая грязь, знает лишь темная вода. По ночам сырой ветер приносил в станицу печальный крик журавлей и запах озерной влаги.
Немецкие солдаты, пыльные и загорелые, шли через казачьи станицы и советские города. Облака пыли, поднятые тысячами ног и колесами машин, медленно оседали на землю, осыпая ею придорожные тополя.
Узнав о приближении немцев, казаки вышли из своего укрытия им навстречу, приветствуя их как союзников.
В этот день Ерофей Павлов проснулся рано. Он открыл глаза и увидел над головой низкий беленый потолок, засиженный мухами. Старый поцарапанный комод, накрытый кружевной накидкой, обшарпанные рамы окон. Сквозь пыльные шторы в комнату вползал жидкий серый свет.
Внезапно в дверь постучали. Павлов инстинктивно сунул руку под подушку, пальцы нащупали рубчатую рукоять нагана. Осторожно ступая босыми ногами по скрипучему полу, он скользнул к окну. Взвел курок. Осторожно выглянув из-за занавески, увидел неторопливо отходившую от крыльца квартирую хозяйку. Каждое утро она приносила ему кринку молока. Облегченно выдохнув, Павлов медленно и осторожно, придерживая большим пальцем, спустил курок нагана. Излишняя осторожность в его положении не была лишней. Как говорил в тюрьме Никифор Рык – «береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет».
Его арестовали в августе 1936 года. От большого срока спасло чудо. В сентябре был снят со своего поста и через несколько месяцев расстрелян нарком внутренних дел Генрих Ягода. После его ареста Сталин поспешил объявить о том, что ЦК партии раскрыл банду шпионов, стоявшую во главе наркомата. Некоторых арестованных даже выпустили. Но после ареста и нечаянного освобождения Павлов стал вдвойне осторожней.
Жена, Феона Андреевна, роптала:
– Сережа, мы с тобой живем как в сундуке.
– Ну, сундук – это, слава Богу, не тюрьма, – усмехался Павлов и спешил перевести разговор на другую тему.
Внезапно вспомнилось, как в феврале 1920 года он, подъесаул Павлов, стоял на причале Новороссийска и плакал, провожая последний пароход, уходящий из России. Места на пароходе ему не нашлось.
Красные мобилизовали его на службу в свой авиаотряд. Однако уже в июне бывших офицеров вызвали в Особый отдел IX армии. Бог уберег или какое-то шестое чувство подсказало, что его ждет арест. Сославшись на болезнь, он отпросился в отпуск и в часть не вернулся. Впоследствии узнал, что предчувствие не обмануло. Все вызванные офицеры были арестованы.
Ерофей Павлов перешел на нелегальное положение. Поменял имя, стал Сергеем. Придумал себе новую биографию. Ожидая ареста, постоянно менял адреса и место работы. За последний год это было уже четвертое жилье.
Всю последнюю неделю днем и ночью слышалась канонада. Красная армия отступала, и Павлов ждал, что вот-вот в Новочеркасск войдут немцы. Встав с постели, он побрился и надел белую рубаху. Потом выкурил утреннюю папиросу и решил выйти в город, чтобы понять, что происходит. В районе Азовского рынка делегация из местных жителей встречала немцев. Впереди делегации стояли несколько стариков в казачьих фуражках и нетрезвый высокий батюшка в помятой рясе, с большим крестом на груди. За ними две молодые девахи с длинными косами. Они были в темных кофтах и пестрых юбках. Обуты в тяжелые башмаки с подковками. Одна из них держала в руках каравай на вышитом полотенце. Местные жители толпились у стен домов, заборов, в зарослях деревьев, наблюдая за входящими частями. По улицам тянулись бесконечные вереницы мотоциклов с пулеметами на колясках, кюбельвагены с командирами и штабами, грузовики с солдатами, полевые кухни, обозы тыловых служб. Между всем этим скопищем техники текли ручейки пехоты армейских частей.
К стоящим на площади людям подкатил запыленный бронетранспортер, за ним серый «опель-капитан» в окружении мотоциклистов. Из «опеля» вышел немецкий офицер. Это был военный комендант города полковник Грюнвадьд. Рядом с ним стояли адъютант и переводчик. Деваха передала каравай седому бородатому казаку с серьгой в ухе. Он открыл рот, хотел произнести речь, но от волнения смешался и начал совсем не так, как репетировал ночью.
– Ваше высокоблагородие… господин офицер!
Приветствия не получилось. Ревели мотоциклетные двигатели. Слышался топот сапог сотен людей, крики команд.
Над колонной висело облако пыли. Она оседала на броню машин, лица солдат, грязными ручейками скатываясь за шиворот черных от пота немецких мундиров.
