– Там танки, танки-иии! Окружили!
«Не может быть, – подумал Алексей. – Откуда здесь танки?»
Не успел он приказать разворачиваться, как прямо на дороге один за другим начали рваться снаряды. Дорога вскипела воронками взрывов. Шофер, не ожидая приказаний, стал резко выворачивать руль. Скрипя зубами, он вперемешку с матюками выкрикивал:
– В гробину… душу мать! Попали… Немцы!
Но вдруг взрывная волна приподняла машину и опрокинула ее навзничь.
Стояла глухая тишина. Ни воя моторов, ни лязга гусениц, ни грохота разрывов, ни человеческих голосов.
Костенко очнулся от боли. Она током пронзила все тело. Его трогали руками какие-то люди. Может быть, фашисты? Рука потянулась к кобуре. Но послышалась русская речь. Он открыл глаза, увидел рядом бойцов в гимнастерках! С ними был военный корреспондент. Его очки разбились, на небритом лице остались одни близорукие глаза.
Сильно болела грудь, было трудно дышать. Из порванного сапога сочилась кровь. Кто-то из бойцов ножом сверху вниз распорол голенище сапога. Бриджи набухли кровью. Не сожалея вспороли и их. Крупный осколок пробил голень, задел кость. Рана покрылась кровяной коркой. Перетянули голень ремнем.
Группой командовал уже немолодой старшина с четырьмя эмалевыми треугольниками на петлицах. Он отдавал толковые распоряжения, группа подчинялась.
Младший политрук склонился над Костенко.
– Товарищ подполковник, у вас на груди кровь. Надо перевязать!
Костенко прохрипел:
– Потом… у меня под гимнастеркой знамя дивизии. Положи на рану под гимнастерку какую-нибудь тряпку. Будь рядом. Если помру, знамя понесешь ты. Командовать группой будет старшина. – Набираясь сил, молча смотрел снизу вверх, потом сделал короткое, слабое движение лежавшими на шинели белыми пальцами.
– Подойдите, – сказал корреспондент старшине. – Зовет.
Старшина наклонился, и Алексей, прикусив от боли губу, шепотом сказал ему что-то, что тот не сразу расслышал. Поняв это по его глазам, Костенко до пояса расстегнул гимнастерку, и бойцы увидели тяжелый, пропитанный кровью бархат с вышитыми золотом буквами: «…6-я Крас…»
– Командуй, старшина… Спасай знамя и выводи людей.
Старшина кивнул бойцам, двое из них из досок полуторки и шинелей слепили что-то наподобие носилок и, меняясь, по очереди понесли подполковника с собой. Он то терял сознание, то, очнувшись, смотрел на плывущие над ним облака, на черный от грязи и пыли бинт, которым была обмотана шея впереди идущего бойца. Мысли то неслись вперед, то замирали, и тогда казалось, что каждую минуту повторяется то, что уже было. Что время течет медленно… очень медленно. На несколько секунд он терял сознание и придя в себя испуганно вздрагивал, сжимая рукой пистолет. ТТ все время лежал у него на груди.
Младший политрук шел рядом.
Нести подполковника на самодельных носилках было страшно неудобно. Несколько раз его чуть не уронили. Рана на груди снова начала кровоточить.
– Ничего, ничего, – успокаивал старшина, – потерпите, товарищ подполковник. Скоро наши, там врачи.
Всюду развороченная земля, воронки от бомб, на земле изуродованные трупы красноармейцев, возле них обгорелые стволы винтовок и остатки солдатских лопат.
Перед рассветом вышли к Кубани.
Подходя к переправе, увидели, что на берегу творится что-то непонятное. Крики, ругань, выстрелы.
Переправой командовал майор в запыленной гимнастерке и сапогах. На поясе висела потертая кобура с ТТ. Он что-то кричал сорванным голосом и размахивал кулаками. За его спиной ощетинилась цепь бойцов с примкнутыми штыками. По сторонам от дороги стояло несколько пулеметов, нацеленных стволами на приближающихся бойцов.
У переправы стояли несколько полуторок и запряженных телег с ранеными красноармейцами.
Подойдя ближе, бойцы услышали сорванный хрип майора:
– Всем стоять. Мать вашу перемать! Кто может держать оружие, остаются на этом берегу. Сюда уже рвутся немецкие танки. Эвакуируем только раненых.
Переправа шла медленно; притащенный из соседнего колхоза второй паром оказался дырявым, с гнилым канатом, который рвался каждые полчаса. Саперы работали без устали. Срастили второй канат, заделали отверстие, и перевозка ускорилась.
Младший политрук с наганом в руках подбежал к майору.
– Товарищ майор, я военный корреспондент газеты «За Родину» младший политрук Злотник. Сопровождаю представителя Ставки подполковника Костенко. У него знамя части. Надо как можно скорее отправить его в тыл.
– Подполковника в машину с ранеными. Все остальные в оборону.
– Но я не могу бросить раненого старшего командира со знаменем дивизии.
Майор махнул рукой.
Подполковника Костенко, завернутого в шинель, кое-как уложили у борта, в кузов машины. Рядом с ним села медсестра с каким-то детским, жалобным лицом.
Младший политрук с наганом в руках вскочил на подножку, близоруко озираясь по сторонам.
* * *
На разбитых и пыльных степных дорогах день и ночь грохотали танки немецкой группы армий «A». Серым облаком катилась пыль, за ней двигались ряды пехоты, машины, пушки. А по обочинам дорог колыхались волны желтой высокой пшеницы. По ночам горели подожженные колхозные поля. Полыхало багровое зарево пожаров. На многие версты пахло паленым хлебом, и этот запах кружил, дурманил головы.
В последних числах июля, когда выжженная солнцем степь изнывала от зноя, горнострелковый разведывательный отряд, шедший во главе 4-й горнострелковой дивизии вермахта, вышел к станице Кущевской.
Первая немецкая атака была отбита огнем советских войск. Но немецкое командование во что бы то ни стало решило захватить и использовать для дальнейшего наступления перспективный плацдарм.
Утром 31 июля пехота вермахта начала наступление на позиции 12-й Кубанской и 116-й Донской кавалерийских дивизий, оборонявших станицы Шкуринскую и Канеловскую. Казаки перешли в контратаки и сумели отбросить противника, но соседняя 18-я армия дрогнула и начала отступать. 31 июля входившая в ее состав 216-я стрелковая дивизия оставила Кущевскую. С наступлением ночи 15-я кавалерийская дивизия попыталась выбить противника из станицы, но не смогла. Тогда-то командование и решило ввести в бой 13-ю казачью кавалерийскую дивизию полковника Бориса Степановича Миллерова, входившую в состав 17-го Кубанского казачьего корпуса. Корпус был сформирован из жителей Краснодарского края.
Ночью казаки переместились в высокие заросли кукурузы и подсолнухов, заняли исходное положение для атаки. Рыжела выжженная солнцем земля. Тянулись по небу бледные прозрачные облака. На зорьке выслали разведчиков. Трое пластунов скрылись в зарослях кукурузы. Через полчаса они вышли к ровному полю, заросшему травой. В бинокль были хорошо видны беленые казачьи хаты, скрытые фруктовыми садами. Где-то вдали подымался высокий журавль колодца. По пустой улице, покачивая ведрами на коромысле, прошла молодайка в белом платочке на голове.
