Костенко вытер ладонью холодный пот на лбу. Водитель сплюнул в открытое окно:
– С-сссуки! Как дома себя чувствуют!
Дальше ехали молча. Проехали еще несколько километров. На пересечении с узкой, уходящей просекой дорогу грузовику преградили три всадника в кубанках, в накинутых на плечи бурках. Старший, рыжеусый, судя по говору – кубанец, перевесился с седла, заглянул в кабину.
– Хто вы е? Куды прямуетэ?
В кузове встал младший лейтенант Спицын. Поправил ремни портупеи.
– Это что за махновцы? Кто старший?
– Мы – дозор войсковой группы. Старший дозора старшина Нечипорук.
– Возьмете с собой подполковника Костенко.
– Его и ждем. Гриша, дай Орлика товарищу подполковнику.
Алексей привычно и ловко, как в молодости, почти не касаясь луки и гривы, вскинул в седло свое сухощавое тело, поправляя портупею, сказал:
– Ведите, старшина. Показывайте дорогу. – Обернулся к машине. – Вам удачи, младший лейтенант. А ты, красноармеец Передерий, как следует чини машину. Чтобы до Берлина без поломок!
Через час благополучно добрались до первого «секрета», дозор остановили вооруженные пулеметами бойцы.
Дивизия глубоко зарылась в землю. Оборудовались противотанковые опорные пункты, устанавливались минные поля и проволочные заграждения. В ротах и батальонах создавались группы истребителей танков, вооруженные связками гранат, бутылками с горючей смесью, дымовыми шашками.
До командного пункта дивизии было километра три, большую часть в гору. Дорога в гору была завалена осыпями камней.
Уже перед самой темнотой Алексей Костенко добрался до места. Штаб размещался в нескольких домиках, приткнувшихся к плоскому каменному отвесу огромной скалы. Она являлась здесь господствующей высотой, и все называли ее «зубцом». Наверху этой скалы, в разных местах располагались наблюдательные пункты командира артиллерийского полка и один из наблюдательных пунктов командира дивизии.
Дивизией командовал старый знакомый Рябушинский.
Высокий жилистый подполковник, начальник штаба дивизии сидел за столом перед картой, рисуя и чертя на ней стрелки.
Подполковник оторвался на несколько секунд, чтобы вежливо, но очень коротко приветствовать Костенко, и сейчас же снова стал колдовать над своей картой.
Рябушинский пожал Алексею руку.
Костенко кивнул головой на шпалы в его петлицах.
– Что ж, Андрей Петрович, все еще не генерал?
Комдив засмеялся:
– Так и ты, Алексей, тоже не полковник. Сам знаешь, таким как мы, меченым, с оглядкой звания и ордена дают. Впрочем, это уже не важно. Не за звания воюем, за Родину.
Рябушинский закурил и, прикрывая ладонью папироску, стал рассказывать о дивизии, о том, как зенитчики сегодня сбили самолет. Он был полон впечатлений и, все более оживляясь, становился таким молодым и задорным, что Костенко никогда бы не подумал о том, что еще несколько месяцев назад шел с ним одним зэковским этапом.
На черном небе ночью высыпали крупные южные звезды. Костенко вспомнил, что в его прошлой жизни, на Колыме, звезды были мелкие и тусклые, словно замерзшие.
Силами семи пехотных и одной моторизованной дивизии 17-й армии Рихарда Руоффа немцы нанесли удар по Краснодару и захватили город. Были захвачены Ейск и Майкоп. Оккупированы районы: Ейский, Камышеватский, Пашковский, Ярославский, Упорненский.
По позициям дивизии ударили немецкие самолеты. После того как авиабомбы перепахали линию обороны танковые клинья стали резать ее на ломти. В окружение попали три полка. Всюду наблюдались пожары и взрывы, горело все, даже железо. Сама земля стала неузнаваема – покрылась какими-то лишаями, язвами, болячками. Там, где были позиции, все перепахано снарядами, опалено огнем. Догорал танковый батальон. Рвался боезапас в танках, скособоченно стояли брошенные орудия, всюду там и сям на земле виднелись обугленные бугорки сгоревших танкистов.
На штаб дивизии немцы сбросили немецкий десант. Совсем рядом затрещали автоматные очереди, началась винтовочная трескотня. Дверь рванулась, ворвался адъютант:
– Товарищ комдив!.. Там…
Глаза его растерянно бегали, ни на ком не останавливаясь. Офицеры смотрели на него. И, оробев под взглядами, адъютант совсем тихо закончил:
– Немцы на наш штаб десант сбросили.
Рябушинский, стягивая с околыша ремешок фуражки и затягивая его под подбородком, спросил:
– Сколько человек?
– Около батальона, товарищ комдив.
Глядя Костенко в глаза, Рябушинский сказал:
– Я не могу тебе приказывать, Леша, но во имя нашей старой дружбы прошу… – Вытащил из кобуры ТТ. – Бери знамя, трех бойцов. Заводи машину и уходи. Ты совершишь подвиг, если спасешь знамя дивизии. Даже если мы все поляжем здесь, – он махнул рукой. – Если будет живо знамя, то жива и дивизия. Никто не скажет, что мы струсили. Понял задачу?
Костенко махнул головой.
Рябушинский коротко обнял его, тут же отстранился, бросил начальнику штаба:
– Соберите всех офицеров штаба, охрану, поваров, вообще всех, кого сможете.
Начальник штаба встал перед ним.
– Не дури, Андрей Петрович. Отходите со знаменем. Мы вас прикроем.
Комдив оттолкнул его в сторону.
– Прочь! – закричал он, наливаясь яростью и злобой.
Перед штабом уже шла стрельба. Раздавались взрывы – немцы вели обстрел из ротных минометов.
Рябушинский шагнул за порог. «Только не тюрьма и не плен!» – успел подумать он.
– Впер-рррред!
Он шел в полный рост, сжимая в руке пистолет, бесстрашный, как в молодости, и знал, что в тюрьму уже больше никогда не попадет.
– Впере-ед!.. Ура-ааааа!
– Вперед!
Комдив побежал и, не поворачивая головы, чувствовал, что бегут рядом бойцы. В этот момент по ним ударили немецкие пулеметы. Что-то сильно толкнуло Рябушинского в бедро. По инерции он еще сделал несколько шагов, но почти одновременно почувствовал удары в плечо и грудь. Комдив словно споткнулся, повернулся боком и медленно упал на горячую пыльную землю.
Его мечта сбылась – он умер свободным.
Подполковник Костенко обмотал знамя вокруг своего тела. Метров пятьсот пришлось ползти по-пластунски под обстрелом. Следом за ним ползли автоматчики. У дороги наткнулись на несколько автомашин с пробитыми скатами. Бойцам удалось завести одну из них. Завывал перегретый двигатель полуторки, хлопали простреленные скаты, тошнотворно пахло горящей резиной.
Навстречу промчалось несколько грузовиков. В последнем, до пояса высунувшись из кабины, какой-то встрепанный человек без пилотки громко кричал:
