Залп раздался внезапно. Потом распался на треск автоматов и хлопки карабинов. Стреляли человек двадцать с небольшого хребта напротив.
– Тра-та-та! Трах!
Автоматный огонь не доставал до колонны. Несколько пуль из карабина взвизгнули над головами беженцев.
– Пиу! Пиу!
Схватившись руками за грудь, вскрикнул пожилой возница на одной из подвод. Забилась в постромках раненая лошадь. Казаки похватали из седел карабины. Ротмистр Плахин стрелял из винтовки в ту сторону, откуда только что раздались выстрелы. Лошадь не стояла на месте, офицер промахивался, менял прицел и остервенело ругался, поминая господа, святого апостола и селезенку.
Женщина с совершенно серым лицом прижимала к себе худенькое окровавленное тельце.
– Ой, мамочка! Донечка моя, – причитала мать, не сводя глаз с детского личика. Господи-иииии, за што-ооооо, – громко, навзрыд кричала она, царапая себе лицо.
Старики, тряся бородами, шагали рядом с возами, опасливо дергаясь на звуки выстрелов, подгоняли храпевших и бившихся лошадей.
Сербские партизаны за большим валуном перевязывали Душана Белича, смертельно раненного пулей ротмистра Плахина.
Машина, в которой ехал генерал Краснов, внезапно дернулась и заглохла. Генерал оставался спокоен. Сложив руки на коленях и закрыв глаза, он, казалось, дремал. Серое лицо его казалось худым и усталым. На впалых висках набрякли синие склеротические жилки. Машину Краснова взял на буксир штабной автобус. Погода становилась все хуже. Густыми белыми хлопьями валил снег. Белые от снега люди медленно брели по поднимающейся вверх дороге. Натужно выл двигатель. Невероятно уставшие люди и лошади шли по направлению Обердраубург – Лиенц, где казаки должны были стать лагерем.
Наконец через несколько дней перевалили через горный хребет. Впереди лежала зеленая долина.
Это была уже Австрия.
* * *
Полковник Костенко недолго ожидал в приемной генерала Абакумова. После приглашения адъютанта он вошел в уже знакомый кабинет, где за длинным столом, заваленным бумагами, сидел Виктор Семенович Абакумов. Перед ним в серебряном подстаканнике стоял недопитый стакан чая. На столе кроме бумаг стояла пепельница, наполненная пеплом и окурками. Абакумов одной рукой стряхивал пепел с папиросы, а другой продолжал перелистывать листы толстого дела.
– Ты направляешься в распоряжение генерал-лейтенанта Голикова. Он назначен уполномоченным СНК СССР по делам репатриации советских граждан. А ты будешь числиться в миссии полковника Шорохова.
Костенко слышал о полковнике Шорохове, он был офицером разведотдела 57-й армии.
– Но… – генерал многозначительно поднял вверх указательный палец, упираясь локтями в дубовую столешницу. – Это только официально. На самом деле ты будешь действовать автономно, заниматься розыском высокопоставленных предателей. – Генерал внезапно оскалился. – Чтобы ни один мерзавец не ушел. Докладывать будешь непосредственно мне.
– Есть, товарищ генерал.
– Известно, где сейчас находится генерал Краснов?
– Так точно. Известно. Нам удалось внедрить к казакам свою агентуру, и разведотдел 57-й армии подготовил подробный отчет о деятельности этих предателей. Вместе с казачьим станом Тимофея Доманова движется в Австрию. Там же и генерал Шкуро.
– Ну тогда тем более хорошо, что не разбежались как тараканы. Всех вместе и возьмем.
Костенко кивнул головой.
– Так вот, ты не забывай, что у этих генералов под ружьем десятки тысяч бывших советских бойцов и командиров, изменивших присяге и воевавших против наших войск с оружием в руках. Надо бы разработать какие-то мероприятия в этом направлении. Что-то вроде «Родина простила – Родина зовет». Надо завлечь, заманить их в СССР. Пусть возвращаются, потом мы с ними разберемся. Обрати самое пристальное внимание на бывших членов «Айнзатцкоманды-5а» – полковника Кононова, сейчас он, кажется, уже генерал-майор, полковника Борисова, майора Зацюка, ротмистра Бондаренко. Хорошо они потешились в Белоруссии. В Австрии они окажутся в английской оккупационной зоне, а союзнички, мать их… постараются спрятать своих прихвостней… Твоя задача разыскать предателей и не допустить, чтобы они сбежали. Любой ценой. Достать хоть со дня моря! Мы должны их судить. А потом они все будут висеть в петле. Каждый! Можешь идти. Свободен.
* * *
Штаб 15-го казачьего корпуса прорывался в Австрию отдельно от корпуса. Впереди колонны шли две легковые машины со старшими офицерами штаба, за ними следом ехали грузовики, набитые казаками и немецкими солдатами. На головах у всех были металлические каски. Офицеры и солдаты сидели в машинах на корточках, держа автоматы и карабины на коленях, а пальцы – на спусковых крючках. Все взгляды были сосредоточены на окружающих склонах гор. Машина начальника разведки корпуса майора цу Эльца шла перед машиной командира корпуса, обеспечивая его безопасность.
За пыльным стеклом пробегали горы, мелькающие крыши редких домов, снежные верхушки гор. Фон Паннвиц рассеянно поглядывал на дорогу и думал о том, что ему необходимо до подхода корпуса встретиться с представителями британского командования и договориться об условиях сдачи. А может быть, ему придется погибнуть. Уже скоро. Сейчас. Может быть, за следующим перевалом его ждет партизанская пуля. Но думалось об этом почему-то легко и совсем без боли. И было пусто на душе.
Вечером доехали до Виндиш-Файстрица и разместились на ночевку в замке графа фон Аттемса. Связисты штаба установили телефонную связь. Включили рацию. Все радиостанции радостно сообщали о капитуляции Германии. Берлин пал. Над рейхстагом уже развевалось красное знамя.
За столом рядом с фон Паннвицем сидел майор цу Эльц, офицеры штаба. Паннвиц прикрыл глаза.
Стало тихо. Тикали часы на стене. Стояло молчание.
«Как в детстве, – подумал генерал, – когда все замолкали, мама всегда говорила: ангел пролетел».
Вдруг совершенно неожиданно раздался резкий телефонный звонок. Он оборвал хрупкое успокоение, установившееся в комнате. Майор цу Эльц поднял трубку. Человек на той стороне задышал, волнуясь. Он представился генералом Народно-освободительной армии Югославии. Движением руки Паннвиц дал знак выслушать. В комнате было так тихо, что в трубке отчетливо слышался голос югославского генерала. Он говорил по-немецки с легким сербско-хорватским акцентом и напирал, требовал, чтобы немецкая сторона незамедлительно сдала оружие. В конце разговора он заявил: «Если вы не подчинитесь условиям капитуляции, войска Народно-освободительной армии Югославии уничтожат вас».
Майор Карл цу Эльц не был трусом. Выпускник Терезианской военной академии, учрежденной австро-венгерской императрицей Марией Терезией, не робел под обстрелом. На передовой всегда был рядом с казаками. Не оробел и сейчас. Он молча слушал, что говорил ему югославский генерал. Генерал фон Паннвиц обратил внимание, что загорелая и обветренная кожа на лице майора побагровела от ярости.
