На мгновение безусое лицо казака стало растерянным, но тут же он пригнулся к луке седла и ударил коня каблуками сапог.
– Стой, байстрюк!
Конь взвился и через мгновение бешеным наметом скрылся в ближайшем проулке.
Щербаков, опомнившись, покрыл казаков самой отборной бранью:
– Сукины дети вы, а не казаки! Вам не воевать, а бабам юбки нюхать! Вот это был казак! Как его фамилия?
– Ганжа, – кто-то ответил.
Щербаков сунул пистолет в кобуру. Вдел ногу в стремя. Конь, приседая на задние ноги, заходил под ним мелким бесом.
– Весь дуван сдать в обоз. Командира взвода через час ко мне. – Еще раз повторил: – Сукины дети! – Плюнув, огрел коня нагайкой и исчез в облаке пыли.
* * *
Утро выдалось ясное, но морозное. Ночью выпал снег, ветки деревьев обросли белой щетиной инея, искрившегося под солнечными лучами. Заячий след петлял в саду между деревьями.
У штаба полка была толкотня. То и дело к нему подлетали верховые, соскакивали с седел и, торопливо привязав коней, бежали в дом.
Мальчик лет десяти кормил лошадь клочком сена. Мальчику было холодно, но он не уходил.
Кононов собрал офицеров. Объявил:
– Советские войска уже в Югославии. Вчера вышли на северный берег Дравы. Чует мое сердце, скоро придется нам схлестнуться.
Пока стояло короткое затишье, фон Паннвиц подтянул дополнительные силы. Из дополнительно приданных корпусу разрозненных казачьих дивизионов спешно формировали третью бригаду.
В декабре 1944 года 133-я советская стрелковая дивизия форсировала Драву и захватила населенные пункты Градац и Питомачу. На тот участок, где закрепился 703-й советский стрелковый полк, подтянули 3-й Кубанский, 5-й Донской и 6-й Терский полки, а также несколько хорватских частей.
С 14 декабря два батальона 703-го Белградского Краснознаменного полка гвардии подполковника Шумилина, усиленные отдельной зенитно-пулеметной ротой, рыли окопы на западной, юго-западной и южной окраинах Питомачи. Бойцы долбили землю, перетаскивали глыбы замерзшей земли, укрепляли стены траншей деревянными щитами. Спали в землянках, выставив боевое охранение. В землянках было очень холодно.
Полк прикрывали 1-й дивизион 684-го артполка майора Ахмеджанова и рота 5-го огнеметного батальона.
Одна стрелковая рота 703-го полка и 2-я рота 5-го огнеметного батальона находились в обороне на западной окраине Вировитицы. Подразделения 734-го полка занимали оборону на рубеже Будаковац, Оршац, Пчелич и Сухополе.
15 декабря разведка советских частей обнаружила появление казачьих разведывательных групп.
Утром 17 декабря Паннвиц силами приданного ему 5-го усташского полка из 1-й хорватской пехотной дивизии и казаков 2-й казачьей бригады произвел разведку боем, в которой участвовали до 900 человек при поддержке артиллерии и минометов. Во время боя около сорока казаков попали в плен. Грязные, перевязанные тряпками и обрывками своегообмундирования, они кто дерзко, кто понуро смотрели на советских солдат. Потом, чуть приободрившись, обжигаясь, до губ докурили последние оставшиеся у них сигареты, излучая мрачноватую уверенность в своей скорой гибели. Никто из них не походил на людей надломленных, изголодавшихся или не имевших понятия о воинской дисциплине. Никто не плакал, не валялся в ногах. Кто-то сидел на земле молча, кто-то молился, поддерживая товарищей своим мрачным спокойствием.
Пятеро бойцов, охранявшие пленных казаков, смотрели на них с холодной ненавистью.
– Смотрите, славяне, – говорил один из них в прожженной на спине телогрейке, – молятся, суки, чтобы без остановок на тот свет попасть. Так и чешутся руки пострелять их всех прямо сейчас.
Оперевшись на винтовки, бойцы прикидывали про себя, в кого будут целить. По приказу подполковника Шумилина всех расстреляли вечером 26 декабря.
Но Гельмут фон Паннвиц, получив от начальника разведки информацию о том, что части 233-й дивизии готовят на этом участке прорыв с целью соединения с партизанами Тито, решил атаковать. Ранним утром 26 декабря 1944 года 5-й полк под командованием полковника Кононова атаковал противника в направлении на местечко Питомача.
Пластунские сотни выползли из окопов, поднялись и, вскинув оружие, побежали на врага. Грянуло казачье «ура», обильно сдобренное зычным остервенелым матом.
Но тут по казакам ударила шрапнель советских пушек. Командир 2-го казачьего артиллерийского полка майор Рудольф Коттулински приказал заткнуть русские батареи.
Вздрогнула земля, вспухая страшными взрывами. Из орудийных стволов вылетали клубы огня. Визгливо выли снаряды, раскатисто лопались посреди стреляющих расчетов.
Майор Коттулински, несмотря на войну, сохранивший графский лоск, не отрываясь смотрел в мощный цейссовский бинокль, наблюдая за разрывами. Покрытые легким слоем копоти стеклянные глаза бинокля шарили по позициям советского полка, пушкам, зарывшимся в землю. Рядом с ним, с телефонной трубкой в руке, застыл связист. За спиной у него катушка с кабелем.
– По батарее! Правее 0 – 10. Прицел…
Кривились тонкие аристократичные губы. Резко и коротко звучали команды:
– Прицел!
– Прицел!.. – надрывно кричал в трубку связист.
– Прицел! – повторял за ним телефонист на батарее.
– Первое!.. Второе!.. Третье!.. Фойер!
Орудия судорожно подпрыгивали и оглушающе выхаркивали рыжие клубы огня.
Послушно, с точностью заведенного механизма, расчет гремел замками, артиллеристы толкали в орудия снаряды. Команда:
– Фойер!
Толчок отдачи, звон гильзы.
Снова клацанье затвора казенника.
– Фойер!
Советские пушки замолкли.
Взлетела ракета, сигнал к атаке. Серая изломанная цепь слегка завозилась. Казаки осмотрели затворы карабинов и опять затаились. Над головами посвистывали пули, вставать не хотелось. Подскакал верховой, соскочил с коня, хлопнул его по крупу. Тот всхрапнул и послушно повернул назад. Офицер приосанился, картинно заломил черную папаху.
– Ну шо-ооо, станишники, окропим снежок красненьким?
Тяжело подниматься под пули и бежать в атаку. Но еще тяжелее командиру поднимать людей на смерть. У офицера получилось. Казачья цепь поднялась и вновь двинулась к советским окопам. Впереди, чуть клонясь вперед, подоткнув полы шинели, легко и размашисто бежал невысокий офицер в темно-зеленой немецкой шинели.
Полковник Кононов наблюдал за атакой со своего НП. Увидев бегущего в атаку офицера, плюнул.
– Вот Бондаренко, бисов сын. Дожили, командир дивизиона сам в атаку ходит. Вот надеру я ему задницу! Но ор-рррел! Казак!
Цепь на секунду замедлила движение, командир, на бегу повернувшись, что-то крикнул, и люди снова перешли на бег. Все громче и громче стало нарастать хрипловатое и страшное «ура-а-а», сдобренное хриплым и остервенелым матом.
