– Нет, такого не встречал, – спокойно ответил человек в телогрейке и пружинисто, как на ринге, переступил с ноги на ногу. – Старшин в дивизии, знаете ли, в каждой роте…
– Красивая игрушка. Откуда она у тебя? – Воронцов снова нажал на рычажок и внимательно посмотрел в глаза незнакомцу.
– Прикажите развязать. Честное слово, напрасно… Я вам всё объясню. – В голосе и осанке спокойствие, хладнокровие, уверенность.
«Такого на арапа не возьмёшь, – подумал Воронцов. – Вон каков орёл! Взгляд спокойный, непроницаемый. Тело натренированное».
Воронцов расстегнул на нём телогрейку, отвернул полы. Гимнастёрка совсем новенькая, как будто только что со склада, голубые петлицы с кавалерийскими эмблемами и двумя «секельками» младшего сержанта.
– Сань, предупреждаю, его лучше не развязывать. – Алёхин отступил на шаг, держа автомат наготове. – Мы его, бугая, вдвоём еле-еле скрутили. Мотал нас приёмчиками… Мне в горло ударил. Да так, гад, ловко! Я даже сознание потерял. До сих пор болит, затылок отваливается. Десантный нож, приёчики… Крутит он, Сань. – И Алёхин дёрнул незнакомцы за полу ватника. – Ты лучше скажи, кто там с тобою в доме был? Сколько человек с тобою? Трое? Четверо? А на улице никто не показался.
– Я имел беседу с хозяевами.
– Имел беседу… Лучше скажи, где твоя рота?
– Отстал.
– Кто командир роты?
– Старший лейтенант Иванов.
– …Петров, Сидоров! Кавалерист, а воевал в стрелковой роте. А? – Воронцов кивнул на петлицы. – Сколько дней идёшь и откуда?
На вид незнакомцу было лет двадцать пять – двадцать шесть. Высокий, широкоплечий, под стать курсантам. На человека, который несколько дней без еды и крова скитался по лесам в поисках своего подразделения, не похож. Чистенький. Сто тринадцатая дважды в окружении побывала. Бойцы обносились, завшивели. А от этого пахнет одеколоном и табаком. От старшины Нелюбина не так пахло, когда они прорвались к курсантской траншее.
– Четвёртые сутки. От станции Занозной. Самолёты накрыли. Все разбежались кто куда. Я отстал. Спасались как могли. Оружие не бросил. Документы при мне. Я же говорю, напрасно вы меня принимаете за врага. Развяжите.
– Оружие-то при тебе. Только где ты его получил, неизвестно. Ни костром, ни страхом от тебя не пахнет. И побрит аккуратно. В окопе так не побреешься. И морда у тебя лоснится. Чем вас Гитлер кормит? Говорят, макаронами с мясом и кофей каждое утро? Мясо-то откуда? Наши колхозы грабите? – Смирнов сыпал вопросами и одновременно обшаривал незнакомца. Расстегнул нагрудный карман, вытащил красноармейскую книжку. – Так. Яковлев Иван Михайлович. Младший сержант. Призван Егорьевским райвоенкоматом… Девятьсот первого года рождения. Хорошо сохранился… А что же фотокарточка такая подранная? Не сразу и догадаешься, кто на ней, Иван Михайлович или Ганс Адольфович.
– Подмокла фотокарточка, – сказал незнакомец. – Пришлось сушить на костре. Ладно, ребята, вот что я вам скажу… – И вдруг он резко нагнулся и ударил головой в живот Смирнову, так что тот отлетел к сосне и выронил автомат. Ринулся к обрыву. Алёхин бросился следом, в несколько прыжков догнал и, рыча, рукояткой автомата ударил наотмашь незнакомца по голове. Тот упал.
– Нас заметили! – крикнул Селиванов, всё это время сидевший под сосной и наблюдавший за деревней и переездом.
Воронцов вскинул бинокль. Из крайнего дома выскакивали люди в зелёных и серых шинелях. Двое тут же залегли возле калитки. Белое, клочковатое пламя затрепетало под штакетником. Защёлкали по сосновой коре пули.
– Ложись!
– Боя не принимать! Уходим!
– Куда этого?
– Кончай его, Селиван!
Селиванов, лежавший ближе других к незнакомцу, подполз к нему и дважды ударил штыком.
Они бежали, прячась за соснами, падали на мокрую хвою, торопливо переползали чистины, где невозможно было спрятаться от обстрела. В лощине отдышались. Прислушались. Стрельба прекратилась. Погони не слыхать.
– Ну, Алёхин, привёл ты нам окруженца… И как они тебя выпустили из деревни?
– Хотели узнать, куда я пойду, чтобы потом взять всех.
– Ну да, как ребят из взвода Братова.
Смирнов осмотрел новенький ППШ и засмеялся:
– Во попали на блины…
– Акцент у него. Вы заметили? Я сразу понял, какой он окруженец.
– Акцент прибалтийский. Под кавалериста, гад, хотел закосить.
– Ладно, пошли отсюда. Произвели разведку… Хорошо, что живы остались.
Перебрались через овраг. Снова остановились. Послушали, нет ли погони. Разделились на две группы и пошли на восток. Прошли с полкилометра, и Воронцов услышал свист рябчика. Это подавал сигнал Смирнов. Дальше шли параллельно, не теряя друг друга из виду. Вскоре выбрели на лесную дорогу. Колеи просёлка были разбиты настолько, что местами походили на сплошную лужу, до краёв заполненную жидкой грязью. Сбоку протоптана свежая тропа.
– Прошли ночью или вчера вечером. – Воронцов нагнулся, потрогал ошмётки грязи и истерзанные подошвами сапог будылья крапивы.
– Не похоже на то, что это прошли наши.
– Следы тракторные. Пушки тащили.
– И пеших не меньше роты. Видишь, стёжку какую вытоптали.
– Нет, ребята, это прошли не наши. Немцы. И прошли они в наш тыл.
– Что будем делать?
Все смотрели на Воронцова. И он тут же принял решение:
– Алёхин, пойдёшь в отряд и доложишь, что в наш тыл прошёл противник числом до роты и около пяти-семи тягачей с орудиями. Направление держат на населённый пункт Острожное и станцию Мятлевская. – Опять он посылает Алёхина. А кого ещё? Смирнов – сержант, такой же командир отделения, как и он. К тому же Смирнова лучше держать при себе. Он нужен тут. Селиванова? Нет, Алёхин надёжнее. Он хорошо ориентируется в лесу. Ловко увёл из села этого бугая-кавалериста. – О разведчиках тоже доложи. О том, как были обстреляны мы. И что противник переодет в красноармейскую форму и имеет на вооружении наши автоматы. На вот, возьми красноармейскую книжку. Постарайся передать в особый отдел. И запомни: твоя главная задача – дойти. Если встретишь кого, обходи за версту. Давай, жми.
Шаги Алёхина вскоре пропали в шуме ветра и шорохе дождя. Воронцов достал из кармана шинели нож, встряхнул его, как встряхивают градусник, зафиксировал лезвие. Подошёл Смирнов, взял у него из рук нож, сказал:
– Занятный трофей. Забава одесских урканов… Смотри, надпись, фирменный знак. Ты по-немецки читаешь?
– Пауль Вейерсберг – Золинген металлфабрик, – по слогам прочитал Воронцов.
– Не знаю, что думаешь об этом хряке ты, а моё мнение такое: у простого пехотинца такой матчасти быть не могло. Или парашютисты, или какое-нибудь спецподразделение. Переодеты в нашу форму… Прячутся…
