Часового надо было снимать в первую очередь.
Подполз один из подрывников, высвободился из лямок туго набитого взрывчаткой вещмешка, сказал как о давно решённом:
– Лейтенант, часового вы взять не сможете. Я пойду. Дело знакомое. А вот взрывчатку пусть возьмёт Климов и, как только можно будет идти, пусть сразу несёт под мост, к первой свае. Я его буду дожидаться там. А тем временем вы займитесь пулемётами.
Десантник уполз, исчез в прибрежных зарослях, тихо растворился. Осталось ждать. Замерли и на другом берегу.
Но всё пошло не так, как планировали.
Погодя со стороны моста послышался короткий свист, и тут же тишину резанула пулемётная очередь. Десантник снял часового, подал сигнал. Но его заметил один из пулемётчиков.
– Вперёд! Гранаты к бою! – крикнул лейтенант и первым вскочил и побежал к мосту, держа над плечом ТТ.
Тут же заработал и второй пулемёт. Лейтенант с размаху упал и перекинулся набок, выронив в снег свой ТТ. Воронцов, бежавший следом, перепрыгнул через него и увидел, как трассирующие очереди скоблянули склон справа, по которому бежали трое курсантов, и всех троих сразу разбросало с криками и стонами в разные стороны, как группа, атаковавшая другое пулемётное гнездо, тоже попала под кинжальный огонь и тут же залегла, сразу потеряв инициативу и возможность что-либо предпринять. Кричали раненые.
– Что делать, сержант?
Воронцов оглянулся. Рядом с ним лежал Зот. Руки его прыгали, и он никак не мог вставить в магазин новую обойму.
Воронцов приподнял голову, осмотрелся. Хуже положения ещё не было. Только разве что на поле, под миномётами… Можно было, конечно, подползти к пулемёту, обойти его левее, от кустов, и забросать гранатами.
– Зот Федотыч, у тебя граната есть?
– Есть одна. – Зот сразу всё понял и сказал: – Не докину. Далековато.
Пули секли поверху. Видимо, пулемётчик их, проскочивших сюда, пока не заметил и выкашивал тех, кто остался на склоне.
– Отсюда не надо. Ползи вон туда, стороной. Подползёшь насколько сможешь и бросишь.
– Не докину я, товарищ сержант, – сглотнул слюну Зот, и острый кадык его испуганно прыгнул под плотной седоватой щетиной. – Что-то нет надёжи, что сделаю всё как надо.
– Дай сюда! Ну?
Воронцов выхватил из дрожащей руки бойца ребристую Ф-1 и, придерживая автомат на локте, пополз в сторону кустов. Пулемёты стреляли не переставая. Группа, шедшая по ту сторону реки, стала откатываться. Им было труднее. Ни овражка нигде, ни кустика. Чистый луг. И на этом, чистом, четыре бугорка уже лежат неподвижно, и один копошится и пытается сползти вниз. Другие рывками перебегают к лощине, заросшей ольхами. Если добегут, там могут спастись. Если не добегут… Пулемёты ведут непрерывный огонь. Почему лейтенант решил ждать утра? Ночью подобраться к ним, снять охрану и заложить взрывчатку было бы куда легче. «Эх, лейтенант, лейтенант… А может, они кого-то ждали? Может, надеялись, что по мосту пойдут наши? Или было намерение ударить от Медыни? Ведь наступали же они с десантниками на Юхнов. И почти дошли. Если бы им были приданы танки, то дошли бы и до Юхнова…»
Воронцов прополз уже метров сорок, когда на дороге послышалось урчание моторов. Из-за деревьев выпрыгнул «гроб», за ним лёгкий танк. Танк тут же развернулся, съехал на обочину. Из-под приземистой башни затрепетало белое пламя, застучал крупнокалиберный пулемёт. А из «гроба» под прикрытием пулемётного огня выпрыгнули автоматчики и тут же развернулись в цепь. «Дежурное подразделение, – догадался Воронцов. – Как они быстро всё наладили! Эти знают что делать и быстро разберутся с нами…»
Воронцов остановился и некоторое время наблюдал за тем, что происходило у моста. Четверо или пятеро бойцов и курсантов успели добежать до обрыва берега и спрыгнули вниз. И тут же оттуда, из-под уреза, открыли огонь. Но большинство остались неподвижно лежать на склоне, где застали их первые пулемётные очереди и где их догнали потом последующие, когда группа начала отход.
Всё. Надо уходить. Воронцов сунул гранату в карман и пополз, забирая левее, к перелеску. «Уходить… Скорее… Пока не заметили».
Пулемёты вскоре прекратили огонь. Лишь внизу, в пойме, куда ушла цепь, наперебой лаяли автоматы. Им изредка отвечали одиночные винтовочные выстрелы. Но вскоре и они смолкли. И те и другие. «Всё, добили последних…»
Воронцов дополз до перелеска, перескочил через невысокий земляной вал и залёг в малиннике. Он понимал, что сейчас надо замереть и не двигаться. Тогда не обнаружат. Вряд ли они будут рыскать по окрестности. Покончат с теми, кого загнали под берег, постреляют по кустам и уедут. Но прежде чем уехать, всё вокруг обшарят в бинокли. У них у каждого фельдфебеля бинокль. Если ребята успели разбежаться, если не увязались в перестрелку, то кто-нибудь, может, и спасся. Если добежали до леса… Лес, вон он, совсем близко. Он осмотрелся. Нет, укрытие он выбрал правильно: заросли малинника были самым надёжным местом. Листва пожухла, но не везде ещё опала. Сколько ему лежать здесь, на снегу? Может, час, Может, два. А может, всего несколько минут.
Дорога снова гудела моторами, лязгала гусеницами. Со стороны моста доносились голоса, чужая речь, весёлый смех людей, которым сопутствовала удача. Там кого-то приветствовали или кого-то подгоняли нарочито бодрыми, возбуждёнными голосами. Смеются, сволочи… Неужели кого-то захватили в плен? Всё у них хорошо. Едут и едут, конца и края нет им…
Захотелось пить. Он медленно привстал на коленях, огляделся. Тихо. На склоне уже никого не видать. Только убитые лежат. Три, четыре, там ещё двое и там… Всех положили. Эх, лейтенант, лейтенант, мост белым днём хотел захватить…
Воронцов выполз на опушку, вытащил бинокль и стал осматривать пойму. Хоть бы лужу какую найти поблизости… Нет никакой лужи. Одни убитые. И на этом, и на том берегу. Вот тебе и рванули мост…
Он попытался распознать среди убитых кого-нибудь из своих. Ближе всех к речке лежал лейтенант. Воронцов запомнил то место, где того убило. «А выше вроде бы кто-то из курсантов, Алёхин или Степан. Нет, это не они. Который справа, похож на Васяку. Нет, у Васяки была винтовка, а у этого в руке ППШ. Зота нигде нет. Зота бы он сразу узнал. Зот успел спрыгнуть вниз, под обрыв. Может, и ушёл Зот Федотыч…»
С шорохом посыпался снег. И Воронцов испугался: если пойдёт сильный, часа через два уже будут хорошо видны следы. Тогда уйти незамеченным будет труднее. Выследят, как зайца по первой пороше…
Он переполз открытое пространство. В ольхах отдышался. Встал. Запрокинул голову и, держась рукой за ольховый сук, несколько секунд ловил ртом мохнатые снежинки, пытаясь утолить жажду. С дороги его уже не могли заметить. И он отсюда тоже не видел ни шоссе, ни этого проклятого моста.
«Неужели никто не ушёл? Алёхин… Старшина… Донцов… Со Смирновым, со Стёпкой и поговорить не успел. Васяка, земляк… Зот Федотыч что-то почувствовал». Воронцов вспомнил его испуганный взгляд.
