За моей спиной оказался довольно крепкий ещё книжный шкаф хорошей старинной работы. Одна из стеклянных дверок его была приоткрыта, и благородный в вензелях витой ключ подсказывал, что содержимым недавно пользовались. На второй полке я заметил откровенно высовывающийся из общего ряда почтенный фолиант. Его я и попробовал вытащить и открыть. Издание было дореволюционным, девятнадцатый век. «Наиболее секретные документы из “Архивов Бастилии”, составленные знаменитым Франсуа Равессоном, о судебных процессах над злодеями и отравителями, казнёнными или проведшими остаток жизни в заточении; а также секреты наиболее редких ядов и способы их приготовления с древних времён и до дней нынешних», – прочитал я на первом листе.
– Да, да, молодой человек, – послышался голос с дивана. – Меня интересовала эта вещица, что вы держите в руках… Смысл жизни!.. Я не нашёл ответа. Приходится сожалеть…
– Успел? – Федонин кивнул на склянку, сразу нами не замеченную на столике между светильником и подносом.
Он взял её двумя пальцами осторожно, словно гадкую змею и потряс на свет. На донышке колыхнулись бесцветные остатки.
– Пришёл и мой черёд. Пора собираться.
– Цианистый калий?
– Упаси бог! Разговаривал бы я сейчас с вами…
– Юрий Михайлович! – вскинулся Федонин к капитану. – Вызывай врачей! Срочно!
– Эк вы куда! – хмыкнул с горькой гримасой Дзикановский. – Опоздал Макар на базар.
– Чего?
– Успокойся, Павел Никифорович.
– Чего? – снова нервно дёрнулся старший следователь.
– Мне минуты две-три с тобой. И усну. Сладко усну. Навеки. Без боли и судорог… – он обвёл нас всех тяжёлым взглядом, будто запоминая, Донскову собирался подмигнуть, но не получилось. – Так что спрашивайте, коли успеете. Отвечу, что знаю. Времени у вас, может, и поменьше. Это Аркадий мой вам точно бы сказал. Он силён был в этом деле. А я так, начинающий…
– Хорош начинающий! – фыркнул Федонин. – Атарбекову ты идейку насчёт цианистого калия подсоветовал?
– Косвенно, – горькая усмешка снова исказила лицо Дзикановского. – У Серёженьки Нирода калий этот при обыске мы нашли. В кармашке завалялся. Вот и осенило меня, грешного.
– Значит, смерть архиерея Митрофана на твоей совести?
– Вы издалека начали, Павел Никифорович, не успеете.
– Почему же издалека? Это прямая дорожка к несчастному твоему сопернику Дмитрию Филаретовичу Семиножкину.
– Правда ваша. Не стану лукавить. Хитёр был, поганец. Но ему тот крест понадобился ради забавы… Он к редкостям страсть имел…
– А тебе зачем? Скольких ты жизни лишил?
Дзикановский долгим взглядом уставился на Федонина, но не выдержал встречного укора старшего следователя, сверкнувшего из-под его лохматых бровей, и голову опустил, буркнул:
– Вам считать.
– Сын-то твой, которого ты к коллекционеру приставил, за тот же крест пострадал?
Дзикановский молчал.
– Заразил ты и сына своей болезнью.
– За сына Князь жизнью расплатился.
– Это же все тебе преданные люди?.. И всех на тот свет отправил?
– Значит, такова судьба.
– Для тебя они были лишь пешки.
– В моей игре цель стоила средств.
– Чем же тот крест архиерейский тебя приманил, ведь ты даже сыну своему не поверил и в это логово попёрся его искать? Думал, здесь спрятал крест Аркадий Викентьевич?
Дзикановский поднял было голову, сверкнул глазами, но не проронил ни слова.
– Ты в руках-то его держал?.. Чудеса его наблюдал? Видел хотя бы?
Дзикановский горько покачал головой.
– По всему свету ты за ним гонялся. Надо же, в Коми – тьмутаракань тебя носило!
– Рыться сейчас начнёте?.. Дайте хоть спокойно умереть.
– Значит, прав я, – Федонин на нас с Донсковым глянул. – Всех обвёл вокруг пальца Дмитрий Филаретович Семиножкин. Он надёжно схоронил где-то крест Митрофана. Нас по ложному следу пустил. Только кому тот крест теперь достанется? Уж не Серафиме ли его?
Дзикановский хотел что-то сказать, дёрнулась его рука к Федонину, но упала словно плеть, а сам он привалился к спинке дивана без чувств, и голова его поникла.
– Отошёл, что ли? – наклонился над ним Федонин, поморщился болезненно, отодвинулся с брезгливостью от Дзикановского.
Донсков схватил его руку, начал искать пульс; но скоро остановился:
– Кончился тайный агент.
Глава IV
Я наконец выпроводил Сурова и со всех ног помчался к Колосухину, куда минут пятнадцать – двадцать назад отправился Федонин, так меня и не дождавшись. Нам предстояло подготовить доклад Игорушкину по результатам завершения следствия по делу Семиножкина.
Когда я зашёл, старший следователь разговаривал с заместителем прокурора области совсем на другую тему. Коварный подследственный Змейкин, неделю знакомившийся вместе с адвокатом с материалами своего уголовного дела, заявил, что собирается писать ходатайство: с чем-то он не соглашался, кого-то просил установить, дополнительно что-то уточнить. Одним словом – Змейкин, подобный тому злодейскому змею, затевал новую халабуду – срок содержания в следственном изоляторе под стражей так и так входит в срок отбытого наказания, который ему ещё назначит суд, а торчать в «Белом лебеде» – роскошь по сравнению с зоной. Вот он и издевался; так что оба собеседника были не в себе и даже не заметили, как я вошёл.
– Проводил наконец журналиста? – спросил Федонин, отвлёкшись наконец и на меня.
Я кивнул.
– А что ему опять надо? – заинтересовался и Колосухин. – Это же тот самый?
– Суров.
– Он же уже писал?
– Собирался, но в тот раз встреча так и не состоялась.
– А теперь что его интересует? Дело же прекращать будете? – зам взглянул на старшего следователя.
– Прекращать, конечно. Все фигуранты, как говорится, почили.
– Скажите ещё «слава Богу…» – горько хмыкнул Колосухин.
– А и скажу, Виктор Антонович. – Федонин нахмурился. – Необузданная корысть сгубила злодеев. Кого из них жалеть-то? Если бы не наделала столько ошибок милиция… – развёл руки Федонин.
– Все виноваты, – оборвал зам. – Следствие должно обладать и предвиденьем.
– Это что-то из сверхъестественного, – обиделся старший следователь. – А мы по грешной земле ходим. Сегодня живы, завтра…
– Я не об этом! – Колосухин тоже вспыхнул. – Интуиции нам всем не хватило. Этот папаша Дзикановский сверху был. Очевидно же? На верху всей пирамиды событий.
– Так пирамида стала рушиться снизу. Поди угадай, кого хватать.
