— Извини, милая, не могу я ночью, ну никак сегодня не
могу. Вот зашел предупредить, чтобы ты не ждала.
— С чего ты взял, что я тебя буду ждать?
Я, между прочим, работаю, дежурство у меня. А тебя опять
твоя выдра стережет? Уже и к зубному не пускает?
— Ну, не сердись, дорогая, в другой раз, у тебя ведь не
последнее дежурство, я придумаю что-нибудь.
Что-то в его голосе подсказало ей, что он врет, и она
ускорила шаг, пренебрежительно фыркнув.
— Куда ты так торопишься?
Муж может из окна увидеть, что я не одна, а мне неприятности
ни к чему, и так уже сегодня поскандалили.
— А давай вот тут дворами пройдем, я хоть тебя поцелую
на прощание.
— Вот еще, стану я с тобой по помойкам целоваться!
Тем не менее она свернула за ним в абсолютно темный
проходной двор.
«И зачем это все мне надо? — думала она, ковыляя в
замощенной булыжником подворотне. — Каблук еще сломаю, послать его
подальше и бежать скорей на работу, а то опять влетит от заведующего. Но это
последний раз, сейчас дойдем до поликлиники и распрощаемся навсегда, давно уже
пора покончить с этой историей».
У торца дома, где совсем не было окон, он остановился, обнял
ее одной рукой, другой рукой сдернул меховую шапку и сильно ударил ее затылком
о стену. Не успев закричать, она стала медленно сползать вниз.
Он подхватил ее, не давая упасть и быстро оттащил в самый
темный угол двора за помойный контейнер. Он хорошо ориентировался в темноте,
потому что несколько дней специально проходил этим двором и изучил местность
досконально, он ведь был очень предусмотрительным. Вот тут должна быть куча
битых кирпичей, куда же она подевалась? На миг он забеспокоился, потом
вспомнил, что для страховки прихватил с собой нож, но нет, вот же кирпичи, так
лучше, естественнее, какой-нибудь пьяный хулиган польстился на деньги в
сумочке, вот и все. Он схватил кирпич, обернул руку ее шарфом и ударил очень
сильно несколько раз. Теперь все кончено. Последний свидетель ничего больше не
скажет. Теперь никто не сможет связать вместе три убийства, теперь наконец он
успокоится и начнет новую жизнь. Он будет очень осторожен, очень упорен и
добьется своего во что бы то ни стало. Размышляя таким образом, он открыл
женскую сумочку, вытащил кошелек; денег в нем было немного, да и документов она
при себе не носила по вечерам, боялась, что украдут. Это и к лучшему: пока там
определят кто да что. Он сунул сумку под мусор, кошелек прихватил с собой,
осторожно размотал шарф и мягкими шагами пошел к выходу из двора. Выйдя на
улицу, он прошел три квартала, потом остановился под фонарем и тщательно
оглядел себя. На кожаной куртке никаких следов, перчатки в пыли, ничего,
скажет, что в гараже запачкался. Его послали поставить машину, он задержался
всего на двадцать пять минут, вполне приличное время, они всей семьей какой-то боевик
по видику смотрят, Ленка и не хватится.
* * *
В четверг после обеда Полякова принесла новость.
— Девочки, помните, у нас в медпункте в зубном кабинете
работала Ирина такая?
Года два работала, а потом уволилась и в сто тридцать
девятую поликлинику перешла.
Так вот, представляете, какой случай, шла она на дежурство
вчера вечером, в десятом часу и напали на нее, ограбили и убили.
— Какая Ирина-то?
— Ну зубной врач, красотка такая, блондинка крашеная,
вечно у нее там мужики сшивались, сразу у всех зубы заболели.
Валя Голубев, который зашел к Надежде по делу и остался
потрепаться, вступил в разговор:
— Ну уж вы скажете, какой нормальный мужчина сможет
заинтересоваться женщиной-стоматологом? Это же извращение, мазохизм какой-то:
она тебе зуб сверлит, а ты ее любишь!
Надежда вспомнила, что да, действительно, была такая Ирина,
и когда у нее, Надежды, как-то заболел зуб, то к этой Ирине было не пробиться,
запись на два месяца вперед, и мужики точно вертелись. Она попыталась вспомнить
внешность Ирины: да вроде бы ничего была, интересная.
— Да, Елистратыч, похоже, ты один у нас тогда устоял, а
остальные мужики все мазохисты. А что случилось-то, Татьяна?
— Так я же говорю: в сто тридцать девятой поликлинике
зубной врач ночью дежурит. Ну, Ирина и шла туда, смена у нее с десяти вечера и
до утра, пока все остальные врачи не придут. И во дворе проходном напал на нее
кто-то и убил. Сумочку украли, а шапку меховую не тронули. И дубленку тоже, и
даже сумку потом нашли, а в ней ключи от квартиры. И главное, денег-то в кошельке
было кот наплакал, всего ничего!
— Это надо же, из-за такой ерунды человека убили! Так
это что, вчера было, а сегодня уже даже мы знаем?
— А тут вот как получилось. Там, в поликлинике, ждут,
ждут — нет дежурного врача. Хорошо, завотделением не ушел, пришлось ему самому
дежурить. Позвонили мужу, а он говорит, что ушла, мол, к десяти на работу. А
когда она и к одиннадцати не появилась, муж заволновался и побежал сам в
поликлинику. Там завотделением ругается, очередь у него сидит. Муж — в милицию,
а там, конечно, его завернули, еще бы, она два часа как пропала, а он уже в
милицию бежит заявлять. Ну, он еще побегал по улицам и домой пошел, а сегодня в
шесть утра дворничиха пошла мусор убирать, там и нашла ее в ужасном виде.
Милиция приехала, и вспомнил дежурный, что муж приходил, так и определили
быстро, кто это.
А нам в медпункт из сто тридцать девятой знакомая нашей
Алевтины звонила. Одного я не пойму, зачем она в такую темень через этот
проходной двор пошла? Ведь это надо ума набраться, чтобы женщине одной в десять
вечера по дворам шастать в наше-то время! Шла бы себе по улице, там все-таки
светлее и народу больше.
Валя Голубев неосмотрительно вмешался:
— А что же муж-то ее не проводил на работу, если дома
был?
На него набросились все, даже Надежда.
— А вот не знаем, вот, значит, какие теперь мужья, вот
как вы о женах заботитесь, нас скоро на улицах среди бела дня убивать начнут, а
вам бы только на диванах лежать да по телевизору свои эротические шоу смотреть!
Валя позорно ретировался. У Надежды на языке вертелся
вопрос, та ли эта Ирина из медпункта, у которой, по слухам, раньше был роман с
Рубцовым. Очень похоже, что она самая и есть, но тогда уж очень жутко все
получается, даже страшно представить, а мысли все лезли и лезли в голову, как
бы выяснить про эту Ирину, но прямо спрашивать нельзя, дойдет до Рубцова, он
насторожится. И поговорить абсолютно не с кем, Сан Саныч запретил ей даже
думать обо всех этих убийствах и никаких разговоров на эту тему не
поддерживает. И вообще, ей. кажется, что насчет Володи Тихонова он ей не совсем
поверил, подумал, что она со страху все придумала, а там был несчастный случай.
А если теперь еще про это убийство ему рассказать да связать его с теми, то он
запросто может ее к Скворцову-Степанову определить. Нет, надо молчать, но как
на сердце тяжело…
