Розенбергу Суворов гневно пригрозил военным судом, а спасшего положение Милорадовича расхваливал: «Мужественный генерал-майор Милорадович, отличившийся уже при Лекко, видя стремление опасности, взявши в руки знамя, ударил на штыках, поразил и поколол против стоящую неприятельскую пехоту и конницу и, рубя сам, сломил саблю: две лошади под ним ранено. Ему многие последовали и наконец все, между ним, разные батальоны, переправясь, сзади соединились. Сражение получило иной вид, уже неприятель отступал, россияне его храбро гнали и поражали, победа блистала…». Но и тут, по мнению Суворова, командование повело себя не лучшим образом: «Как сзади себя слышат в барабан отбой и сбор, кабы в какой экзерциции, что последнее и там не нужно по исправности войска. Сии герои отступают, преследуемы неприятелем гораздо превосходнее их и строятся у сигнала. Начинается пальба с прибавлением из-за реки войск, на которой множество гибнет людей». Участник сражения вспоминал о подвигах Милорадовича при Басиньяно: «Тут, кроме общей от картечи и пуль опасности, которою генерал
Милорадович пренебрегал, разъезжая всегда впереди под выстрелами, смерть угрожала собственно ему, когда французский стрелок нацелил по нём в трёх шагах из-за куста и неприятельский офицер, наскакав, взмахнул уже саблею, чтобы разрубить ему голову, но Провидение оказало ему в сей день явное покровительство своё. Три лошади убиты под ним, четвёртая ранена. В сём-то сражении, видя общее замешательство войск, он схватил знамя и, закричав: «Солдаты! Смотрите, как умрёт генерал ваш», – поскакал вперёд…».
Строго осудил Суворов и демонстрационный маневр, ставший, на взгляд фельдмаршала, причиной окружения: «Императорско-королевской корпус, стоящий возле Казале, для демонстрациев, переправил на противной берег, в близости неприятеля, несколько пехотных рот, яко на жертву». Строгий, беспощадный отлуп устраивает Суворов за такие маневры: «По крайней неосторожности суда расплылись, ту пехоту неприятель окружил большими силами и едва треть оной спаслось. Демонстрация – игра юно-военных. Обыкновенно они или пустые, утруждающие войски, или наносящие им вред. Занятие многих постов их разделяет и даёт способ неприятелю иметь над ими поверхность по подробности. Нужны разъезды и обвещательные посты от конницы, разве в ущельях гор пехота употреблена быть может и то с великою осторожностию, чтоб отрезана не была. Иначе военной суд разбирать будет». Определённо, Розенберг и великий князь Константин Павлович в Басиньяно не выказали суворовского гармонического ощущения «глазомера, быстроты, натиска». Суждение Суворова о демонстрациях и рейдах на территорию, контролируемую превосходящими силами противника, очень любопытно: русский фельдмаршал был уверен, что только конные отряды в этих делах способны действовать в должном темпе…Итак, гнев Суворова обрушился на Розенберга.
Узнав об инициативах великого князя, о нарушении субординации, Суворов наедине поговорил с ним почтительно, но жёстко. А свите Константина Павловича пригрозил даже военным судом. Урок получился резонный: в дальнейшем великий князь старался не нарушать армейскую дисциплину. В письме Багратиону Суворов поведал о несчастье при Басиньяно и приказал авангарду сближаться с основными силами на случай концентрированного наступления армии Моро. Но Моро после Басиньяно проявил пассивность, выжидал – и Суворов отменил приказ, оставив войска Багратиона и Карачая у Нови, на путях возможного движения Моро к Генуе. Теперь Суворову следовало забыть о неудаче при Басиньяно и продолжать привычно гнуть свою линию.
Суворов в те дни писал Багратиону: «Генерал-майор князь Багратион! Хороша прежняя операция, мне жаль, что я Вас тронул из Нови… Между прочим, Ваш друг Милорадович колол штыками конницу, и иные последовали примеру». «Никто лутче не выполнит желаемого, как Ваше Сиятельство. Христос с вами!» (22 мая 1799, из Турина). Он не скрывает восторга перед молодецкой удалью Багратиона – и лукаво подзадоривает его рассказом о подвиге не менее доблестного Милорадовича. Пущай соревнуются! Надо ли говорить, что ответная преданность Багратиона и Милорадовича Суворову границ не имела. Так на всю жизнь они и остались учениками Суворова, и оба погибли, защищая Отечество.
Суворов пленяет французскую директорию.
Союзники – англичане – любили изображать русского полководца в карикатурном ключе
Революционные армии достойны добрых слов историка. Полководческое искусство и солдатская доблесть в революционных войнах поднялись на невиданную ранее высоту. Точнее – на виданную лишь в войсках русских полководцев Румянцева и Суворова. Не случайно только Суворов и его ученики смогли оказать успешное сопротивление экспансии революционных полководцев наполеоновского поколения. Над другими европейскими армиями они возвышались, как Альпы над старым континентом. Суворов высоко оценил силу революционного пассионарного взрыва. Ещё в 1795 году он говорил маркизу Дюбокажу – французскому роялисту: «У них есть твёрдость и непреклонность воли. А вы не умеете желать». Что может быть важнее для полководца, чем развитая сила воли? Увы, французские учёные, воздавая должное своим героям, редко вспоминают о новаторских талантах русских генералов, о непобедимом духе русской армии. Не будем же брать с них пример: признаем, что в кампании 1799 года Суворову противостояли лучшие войска Европы, которые сражались стойко и изобретательно. За Басиньяно император отправит генерала Чубарова в отставку и отзовёт в Россию. Но вскоре, на свой страх и риск Суворов сменит первоначальный гнев на милость, оставит генерала в армии – и в битвах при Тидоне, Треббии и Нови он проявит себя героически.
Одновременно шли осады крепости Пичегетоне, Александрийской, Миланской и Тортонской цитаделей. Было принято решение бросить главные силы на Турин. Заняв этот город, Суворов подведёт черту под освобождением Северной Италии. 7 мая фельдмаршал выступил на Турин из Маренго. У Меццана-Корти Суворов с войсками форсировал По, после чего соединился с корпусом Розенберга. Они двигались на запад, занимая крепости Казале и Валенцу. В Валенце Суворов отрядил корпус генерала Швейковского на Александрию, где пребывал немалый французский гарнизон. Со стороны Тортоны на Александрию наступали войска австрийского генерала Секендорфа. Часть александрийского гарнизона сложила оружие, другая часть, по примеру миланцев, заперлась в цитадели. Миланская крепость к тому времени пала. Держалась цитадель Тортоны, хотя в городе хозяйничали союзные войска. Оплотом революционных армий в Пьемонте оставалась лишь крепость Мантуя, взятие которой австрийцы считали главной целью кампании. Для австрийцев вообще, как мы видим, взятие крепостей было главной целью кампании. А Суворов ещё в надиктованном генералу де Люмиану плане определял утомительные осады как потерю драгоценного времени. Цель Суворова – уничтожение армий в генеральных сражениях. Русский фельдмаршал намеревался лишить революцию железных шеренг её защитников. Революционные генералы умели отменно мобилизовывать всё новые и новые силы, Суворов уже изучил этот их талант и понимал, что со сражениями следует торопиться.
