Ученые мужи своим бессмертием больше чем кто-либо уподобляются богам: это они увлекают нас к вершинам добродетели. Их гений указует нам, сколь сладостно посвятить жизнь общественному благу. Они наставляют нас не пещисъ о собственной нашей персоне, презирать превратности фортуны и жертвовать собой для блага Отечества и человечества.
А. В. Суворов
Сераковский ждал нападения со стороны Тересполя. «Неприятель быстротою наших движениев был удивлён», – пишет Суворов. Русские полки шли через болота, выполняя приказ «Патронов не мочить». Преодолев сумятицу, Сераковский меняет направление фронта; он выстроил свою пехоту в три колонны, артиллерию расположил между ними. Русская атака, как обычно, не смутилась артиллерийским огнём и потеснила колонны Сераковского. Три польские колонны организованно отступили к более удобным позициям: они заняли высоты за деревушкой Коршином. Идти на приступ высот было затруднительно. С левого фланга ударила конница Исленьева. Две атаки полякам удалось отбить, с третьей Исленьев захватил несколько орудий и нанёс сильный урон польской пехоте. Подоспела и быстрая атака егерей. Сераковский предпринял отступление к лесу. С правого фланга, под артиллерийским и ружейным огнём, в атаку пошла кавалерия Шевича. Целая батарея неприятелей была изрублена. Сильно потрепал Шевич и соседнюю батарею. Исленьев, в свою очередь, успешно атаковал лесную батарею и завязал бой с третьей колонной Сераковского. Подоспевшие егерские батальоны довершили разгром. Поляки сражались стойко, к бегству прибегли слишком поздно – и потому на поле боя пали едва ли не все. Пали с честью.
Офицер драгунских полков (форма образца 1786 г.)
Суворов остался доволен стараниями своих войск и генералов. Его восхитила кавалерия, уничтожившая плотные колонны Сераковского, – лучших польских солдат. «В первый раз по всеподданнейшей моей… более 50-ти лет службе сподобился я видеть сокрушение знатного, у неприятеля лучшего, исправного, обученного и отчаянно бьющегося корпуса – в поле! На затруднительном местоположении», – живописно докладывал Суворов Румянцеву.
Особенно выделял он за Крупчицы и Брест генерал-майора Исленьева и генерал-поручика Потёмкина: «Генерал-майор Исленьев, отправляя должность при мне главного дежурного, с отличными трудами и похвалою, особливо в обеих баталиях при Крупчиц и Бржесце, пособил весьма победам его благоразумными распоряжениями. Сей беспримерной храбрости генерал с левым крылом нашей кавалерии тотчас в карьере пустился в атаку, изрубил часть задней колонны и конницы, её закрывающей, с содействием казаков под толь неустрашимым бригадиром Исаевым, бывши в двух огнях между колонн и пехотной засады с пушками, которая вся изрублена. Напоследок дорубили и докололи они её, паки устроенную за деревнею Коршин» – это об Исленьеве. «Генерал-порутчик Потёмкин был всеместной директор атак! Сей муж великих талантов превзошёл себя в сей знаменитый день» – это о Потёмкине.
Война закончена лишь тогда, когда похоронен последний погибший на ней солдат.
А. В. Суворов
Сражение продолжалось девять часов – до трёх часов дня. В тот день погиб практически весь корпус Йозефа Сераковского – спастись удалось сотне поляков, включая бежавших с поля боя генералов Сераковского и Понятовского. Третий генерал – Красинский – погиб. Следующие два дня казаки добивали в лесах неразоружившихся. «Недорубленный лес снова вырастает». Вся артиллерия Сераковского – 28 орудий с зарядными ящиками – оказалась в руках Суворова. Путь на Варшаву открыт!
В рескрипте императрицы говорилось о награждении за победы при Крупчицах и Бресте: «Посылаем вам алмазный бант к шпаге, жалуя при том три пушки из завоёванных вами». В послужном списке Суворова вместо «банта к шпаге» фигурирует «бант к шляпе». По-видимому, здесь в высочайший рескрипт вкралась ошибка.
Убитыми и ранеными русские потеряли под Брестом около тысячи человек. Суворов 10 сентября на панихиде, по традиции, произнёс слово о павших, затем в Бресте обошёл раненых. После Бреста Суворову непосредственно подчиняют три доселе самостоятельных русских корпуса, действовавших в Польше, – Ферзена, Дерфельдена, Репнина. Теперь армия Суворова насчитывала около 30 000.
Тем временем корпус Ферзена, шедший на соединение с Суворовым, при Мацеевицах столкнулся с польскими войсками. Костюшко стремился не допустить соединения русских войск. Решающий удар полякам нанёс казачий отряд генерал-майора Ф. П. Денисова, о чём Суворов с удовольствием отписал Румянцеву и Рибасу: «томная» деятельность Ферзена и Дерфельдена в кампании вызвала нарекания Суворова, и Денисова он выделял с дальним прицелом. Девятитысячный польский корпус был наголову разбит войсками Ферзена у Мушковского замка. Пленниками Суворова стали и Сераковский, и Каминский, и – главное – тяжело раненный Тадеуш Костюшко. Знатных пленников Суворов приказал под конвоем отправить в Киев.
Приустав от недолгого отдыха, 7 октября Суворов выступил из Бреста маршем на Варшаву, оставив в городе бригадира Дивова и около 2000 человек под его командованием, – для контроля над областью и прикрытия обозов. В тот же день Пётр Александрович Румянцев рапортовал императрице о Суворове и суворовских победах, несколько запаздывая со сведениями, – впрочем, такие опоздания в век отсутствия современных информационных технологий были неминуемы.
К походу Суворов готовился весьма основательно, с учётом возможных неожиданных партизанских движений противника. Только с надёжным тылом можно было отправляться в наступление. Особыми распоряжениями Суворов предупреждал возможные конфликты с мирным населением. После варшавских и виленских событий многие солдаты были настроены озлобленно, дух мести витал над армией. Но Суворов не допускал войн с безоружными. На местное население – в особенности на православных белорусов, да и на униатов – Суворов в походе опирался. С католическим польским крестьянством было сложнее, но и с ними русская армия обходилась без мародёрства и карательных акций.
К Варшаве повёл свой корпус и Дерфельден. В Станиславове к армии Суворова присоединяются войска генерала Ферзена. Тучи над польской революцией сгустились неумолимо. У Кобылки авангард Суворова сталкивается с пятитысячным польским отрядом генерала Мокрановского. Суворов лично идёт в атаку с кавалерией, как и под Брестом, отрядив на фланги Исленьева и Шевича. Бой продолжился в перелесках, затруднявших движение конницы. Суворов приказывает кавалеристам спешиться, начинается сеча. Сабельная атака спешенных кавалеристов (их поддерживал единственный батальон егерей!) была предприятием поразительным. Переяславский полк при поддержке казаков обходит польские позиции, пробирается через болота и ударяет неприятелю в тыл. В итоге Суворов получил возможность без обиняков написать в рапорте: «Неприятель весь погиб и взят в полон».
У Кобылки Суворов останавливается, разбивает лагерь. Владелец Кобылки – пожилой граф Унру – был настроен пророссийски и давно почитал Суворова. Казаки, приняв его за действующего польского генерала, под конвоем привели графа к Суворову. Суворов обнял его как старого товарища. В усадьбе графа Унру состоялся совместный дружеский обед русских и пленных польских офицеров. О тех днях сохранился милый исторический анекдот, пересказанный Денисом Давыдовым: в Кобылке «Суворов спросил у графа Кенсона: «За какое сражение получили вы носимый вами орден и как зовут орден?» Кейсон отвечал, что орден называется Мальтийским и им награждаются лишь члены знатных фамилий. Суворов долго повторял: «Какой почтенный орден!» Потом обращался к другим офицерам: «За что вы получили этот орден?». Они отвечали: «За Измаил, за Очаков и т. и.» Суворов саркастически заметил: «Ваши ордена ниже этого. Они даны вам за храбрость, а этот почтенный орден дан за знатный род».
