А. В. Суворов
И как переправились на неприятельский берег, господин полковник Батурин с первою колонною прямо пошёл на упоминаемую их большую главную батарею, где было больших четыре пушки, бросился сам со всею колонною и ударил в штыки, несмотря на их жестокую пушечную и оружейную стрельбу, где я сам был и видел всё сие наших солдат мужественное происшествие. Батарея же была на вышине и обрыта валом, и крутизна того места была превеликая, где я и сам чрез то место лез и прямо он же, господин полковник Батурин, при мне, напав на первый стоящий их лагерь, который был позади их батареи, начал колоть и гнать. В то же время подполковник Мауринов, бросившись со своею колонною в левый фланг того лагеря и прошёл неприятельский лагерь, ударяя на их состоящую батарею на левом фланге лагеря, где было также 4 больших орудиев и обрыта большим рвом, взошёл на оную и, разив неприятеля, батареею овладел. В то ж самое время господин полковник Батурин, отрядя от себя подполковника Мелгунова с ротою гранадерскою, велел напасть на батарею, закрывающую суда на берегу реки Дуная, которую он, подполковник, сорвав и поразив неприятеля, взял; на ней было пушек три. Майора Ребока командировал я с резервом на левый фланг бывшего города Туртукая, к стороне Рущука, где была сделана батарея для прикрытия их третьего лагеря, а батарею неприятельскую сбил и стал на ней. Я ж господину полковнику Батурину приказал изо всех мест внутри города гнать неприятеля, где, что я сам видел, вышеписанное нападение во всех местах свой успех сделало с неустрашимым духом. Неприятель пришёл в отчаяние и страх, бежал, куда только глаза путь давали. Могу ваше сиятельство уверить: во вверенном мне корпусе как о штаб-, обер– и унтер-офицерах и солдатах, о их храбрости, что крайне страшна была неприятелю, хотя они и сами по батареям держалися долго, но противу быстроты нашего нападения держатца не могли, и урон с его стороны простираетца пехоты и конницы до полутора тысячи человек. Солдаты ж, рассвирепев, без помилования всех кололи, и живой, кроме спасшихся бегством, ни один не остался». Похвалил Суворов солдат и за то, что они стремились именно поражать неприятеля, выполнять боевую задачу, а не зарились на его пожитки, на трофеи.
Мирных обывателей Суворов эвакуировал и, не мудрствуя лукаво, дотла сжёг городок. Весть об этом быстро распространилась среди турок, чего и добивался Суворов.
Суворов и Потёмкин. Фрагмент памятника Екатерине Великой в Санкт-Петербурге. Скульптор А. М. Опекушин
В разбитом Туртукае русский генерал чувствовал себя триумфатором: дело получилось, как он и предполагал, быстрое и победное. Подтверждался польский опыт, укреплялись суворовские воззрения на войну! В тот же день, в пылу сражения, карандашом начертал первую записку Салтыкову – подобные лаконичные первые рапорты в будущем победитель не раз будет отправлять Потёмкину: «Ваше сиятельство! Мы победили. Слава Богу, слава Вам!» (известен и стихотворный экспромт Суворова: «Слава Богу, слава Вам! Туртукай взят – и я там!»). А в следующей записке позволил себе пооткровенничать: «Милостивый государь граф Иван Петрович! Подлинно мы были вчера veni, vidi, vici, а мне так первоучинка. Вашему сиятельству и впредь послужу, я человек бесхитростной. Лишь только, батюшка, давайте поскорей второй класс». Речь здесь идёт, разумеется, о Георгиевском ордене 2-й степени – и в августе Суворов его получит. А слово «первоучинка» так и закрепится в истории за Туртукаем – за первой победой Суворов над турками. При штурме батарей и в бою за Туртукай были убиты шесть русских солдат. Раненых оказалось около сорока. И это в бою с сильным четырёхтысячным гарнизоном! Состав суворовского корпуса был невелик: около пятисот астраханцев да двести конников (из них полсотни – казачки). От взрыва турецкой пушки Суворов получил контузию – и запросил у Салтыкова разрешения «съездить в Бухарест на день-другой попарицца в бане». Среди трофеев, кроме двенадцати пушек, имелась и речная флотилия из полусотни судов.
Турки не желали расставаться с Туртукаем: вскоре они снова стягивают туда войска и укрепляют разбитый лагерь. Суворов следил за их действиями, ставил в известность Салтыкова и ждал команды. В июне Суворов начинает готовить второй поиск на Туртукай, совершает удачную «разведку боем». Но военный совет отменяет новый поиск – и тогда Суворов пишет Салтыкову страстное, полное обиды письмо, в котором то сетует на лихорадку и другие несчастья со здоровьем, то требует разрешить штурм турецких позиций в сожжённом Туртукае! И снова Суворов смело противопоставляет паркетных генералов боевым – эта тема проявляется у него во всякой конфликтной ситуации, когда командование не проявляет компетентности. Как и в Польше, Суворов стремился воевать на свой лад, тем более – будучи уверенным в успехе. Он не считал боевую задачу выполненной, пока в Туртукае существовал турецкий укреплённый лагерь с многочисленным войском. И видел важность нового поиска в контексте всей войны. В нескольких стычках кавалерия Суворова (в том числе – казаки) попробовала на прочность турок. Корпус чувствовал уверенность в собственных силах, готов был бить турок – и Суворов понимал, что упускать возможности на войне нельзя.
30 мая Суворов с воодушевлением рапортовал Салтыкову о победе над турками корпуса генерал-поручика Потёмкина. Это был не кто иной, как Григорий Александрович Потёмкин, в недалёком будущем – всесильный муж императрицы и администратор России. 27 мая большой отряд турок напал на пикеты Потёмкина. Генерал подкрепил их гусарами и запорожцами и отбросил противника к Силистрии. Суворов и Потёмкин были в то время генералами-соседями, сражались с турками плечом к плечу, бдительно охраняя позиции. В конце донесения Суворов сообщает: «На супротивном берегу неприятельских действий и его вновь обращений моими пикетами в прошедшие сутки ничего не примечено, команда здешняя впрочем благополучна».
Григорий Александрович Потёмкин. Художник И. Лампи Старший
В то же время Суворову пришлось идти на жёсткие меры, утверждая в войсках дисциплину и субординацию. Например, герой первого туртукайского сражения полковник Батурин, с которым Суворов быстро коротко сошёлся по прибытии на Дунай. Батурин был на пять лет моложе Суворова, и они быстро сошлись. Александру Васильевичу понравился его боевитый нрав. И вот вышла щекотливая ситуация: сначала Суворов доверил Батурину должность коменданта в Негоешти. Когда же комендант-полковник отпросился по болезни в Бухарест – надеясь на дружеские отношения с Суворовым, он отбыл с позиций, не дождавшись разрешения. Суворов понимал, что с таких нарушений дисциплины начинается разложение офицера, он сообщает о провинности Батурина Салтыкову, требуя учинить сатисфакцию. А потом получил подтверждение своим тревогам: во время болезни Суворова, в ночь на 8 нюня, сорвалась попытка переправы астраханцев через Дунай. Приметив турецкие войска, Батурин проявил малодушие и отступил. Узнав об этом, Суворов пришёл в ярость. В очередном письме Салтыкову звучат отзвуки той бури: «Какой это позор. Все оробели, лица не те… Боже мой, когда подумаю, какая это подлость, жилы рвутся». Он просит отозвать Батурина – и прислать вместо него «смелых, мужественных офицеров». И всё-таки гнев Суворова не имел для полковника тяжёлых последствий, и за первый поиск на Туртукай он вскоре был награждён Георгием 4-й степени. Заслужил – значит, заслужил.
