Военные добродетели: для солдата – отважность, для офицера – храбрость, для генерала – мужество, руководствуемые началами порядка и дисциплины, управляемые бдительностью и предусмотрительностью.
А. В. Суворов
Гораздо позднее у читающей публики создалось впечатление, что Суворов всегда был излюбленным героем Державина и Петрова. Нам, помнящим державинского «Снигиря», трудно представить, что великие победы при Фокшанах и Рымнике, принесшие Суворову мировую славу и графский титул, не нашли своего одописца… А в своей знаменитой оде «На взятие Измаила» Гаврила Романович, оставшийся в истории как друг и литературное alter ego Суворова, не упомянул Александра Васильевича – тогда уже графа Рымникского – ни разу. И только честнейший Ермил Костров, в том же 1791 году посвятивший Суворову свой перевод «Оссиана, сына Фингалова, барда третьего века…», восславил тогда Суворова в эпистоле «На взятие Измаила», да всем своим положением обязанный Суворову легендарный графоман Дмитрий Хвостов восславил дядьку своей жены в «Стихах на отъезд Его Сиятельства Графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского по взятии Измаила в Санкт-Петербург из Москвы 1791 года февраля «…» дня». Хвостов, по своему обыкновению, в том же 1791 году за свой счёт издал сие творение, – но Суворов ждал чего-то иного, ждал своего Оссиана, который восславит военные подвиги измаильского героя достойными стихами.
Ермила Кострова Суворов ставил высоко – но этот поэт был также человеком суворовского круга. Суворов, как меценат, помогал Кострову рублишком. Между тем Александр Васильевич ждал откликов от литераторов, не обязанных ему ни материальным благополучием, ни положением в обществе. Признание властителей дум пришло к Суворову не сразу, великий полководец задержался в безвестности, чтобы уже старцем сделаться героем лучших военных од своего века, а после смерти остаться тайной за семью печатями, которую и поныне разгадывают философы и поэты, историки и политики. После Измаила, пребывая в финляндской меланхолии, Суворов получил ещё один привет от немолодого поэта «второго ряда», Павла Ивановича Голенищева-Кутузова (1726–1829) – «Его сиятельству графу А. В. Суворову-Рымникскому, на взятие Измаила»:
Отечества краса, России слава, честь —
Суворов! Я тебе дерзаю дар принесть.
До пражской победы и взятия Варшавы было написано ещё одно любопытное стихотворение – «Ода его сиятельству графу А. В. Суворову-Рымникскому, в проезд его через Белгород» (1792 год). Автором оды предположительно был архиепископ Курский и Белгородский Феоктист (1732–1818, в миру – Фёдор Васильевич Мочульский), в прошлом – законоучитель Сухопутного кадетского корпуса. Один из лучших проповедников того времени, святитель и учёный, белгородский архиерей молился за Суворова:
О, Боже! Благо россам строя,
Храни Суворова-героя
Во славу россам, страх врагам;
Храни его заслуги верны;
Труды отечеству усердны;
Храни его любовь к трудам.
Пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать эпизоды торжества российского военного могущества в европейских столицах. Семилетняя война, Наполеоновские войны, Вторая мировая… Психологическое значение польской кампании 1794 года, блестящих побед при Кобрине, под Брестом, наконец, пражской виктории было велико: не дикие турки, а прежние теснители Московии поляки, да ещё и хворые французской болезнью, были наголову разбиты полным генералом Суворовым. Уже после брестской победы Василий
Григорьевич Рубан (1742–1795) засел за песнь Суворову, а Иван Иванович Дмитриев (1760–1837), к удивлению друзей, заварил торжественную оду вместо привычных «безделок»: «На победу графа Суворова-Рымникского, одержанную над польскими войсками, когда он в три дня перешёл семьсот вёрст». Поэт восклицал: «Се ты, о Навин, наш Суворов! Предмет всеобщих днесь похвал!» Дмитриев не случайно в заглавии намекнул на быстроту Суворова: полководец успеет занять Варшаву раньше, чем стихотворцы завершат оды на взятие Бреста…
«Ура! Варшава наша!» – писал императрице полководец в известной легенде. Эти слова определили начало нового витка суворовской легенды – с этого времени каждое слово Александра Васильевича, каждый его жест будут рассматриваться современниками как нечто многозначительное и символичное. В этой легенде нашлось местечко и для императрицы Екатерины Великой. «Ура! Фельдмаршал Суворов!», – конечно, нам хочется верить, что именно так отписала Северная Семирамида своему воинственному старцу. И началось. Костров торжествовал вместе с Суворовым «Эпистолой на взятие Варшавы» и обещал в новых стихах воспеть новые подвиги фельдмаршала:
Но, муза! Опочий. Коль вновь Суворов грянет,
Твердыни ужасов враждебны потрясет,
Пусть дух твой в пламени рожденном вновь воспрянет,
И нову песнь ему усердье воспоет.
Сочиняя почти наперегонки с Ермилом Костровым, опубликовал свою суворовскую оду Иван Дмитриев – как известно, поэт очень миролюбивый, тонкий стилист, один из талантливейших наших сентименталистов. Современники сомневались – уж не Державин ли написал эту оду «Графу Суворову-Рым-никскому на случай покорения Варшавы»?
Кто Росс – и ныне не восплещет,
От радости не вострепещет,
Сердечных чувств не прилиет
И не сплетёт венка герою?..
В 1831 году успевший постареть и послужить министром Иван Иванович Дмитриев сочинит послание другому поэту, В. А. Жуковскому, «По случаю получения от него двух стихотворений на взятие Варшавы»:
Была пора, питомец русской славы,
И я вослед Державину певал
Фелицы мощь и стон Варшавы, —
Рекла и бысть – и Польши трон упал.
Другая, сомнительной славы, война, иного рода патриотизм – воинствующий, предполагающий существование оппозиции, тех, кого новый «стон Варшавы» не восхищает и не умиляет. Ода «с мнимым противником»:
Взыграй же, дух! Жуковский, дай мне руку!
Пускай с певцом воскликнет патриот:
Хвала и честь Екатерины внуку!
С ним русский лавр цвесть будет в род и род.
В 1794 году Ивану Дмитриеву, а вместе с ним и Гавриле Державину, не требовалось дискутировать со своими соотечественниками. А тут потребовался «Глас патриота», чтобы перебить волну нигилизма.
Шоколад «Гвардейский» с портретом полководца
Но вернёмся в 1794 год. На взятие Варшавы откликнулись и Ермил Костров, и, наконец, Гаврила Романович Державин. Первый – «Эпистолой Его Сиятельству Графу Александру Васильевичу Суворову-Рымникскому на взятие Варшавы», второй – «Песнью Ея Императорскому Величеству Екатерине Второй на победы Графа Суворова-Рымникского 1794 года». Впрочем, судьба державинского стихотворения не была счастливой: «Песнь…» была напечатана в 1794 году, но в свет не вышла. Следующие стихи показались тогда политически некорректными:
