Однако ближе
к ночи, тот слабый свет исчезал вовсе, постепенно истаивая и растворяясь в воздухе, и тогда мыши пробуждались от дневной спячки
и отправлялись охотиться и путешествовать по своей пещере. Они разжимали
свои кожистые крылья, которыми обхватывали голову, боясь, что таинственный свет
обожжёт их и так почти незрячие глаза. Они срывались со стен, на которых висели вниз головой в ожидании
спасительной ночи.
Они уползали, почти
не видя ничего вокруг, в слабой надежде
наткнуться на какое-нибудь живое существо: бабочку, личинку или букашку, и тем самым добыть себе пропитание.
И так было всегда —
не одну тысячу жизней назад. Так было – вечность. Так
было и в тот день, когда Фокс, очнувшись от спячки,
внезапно разжал свои
цепкие когти и полетел головой вниз, на дно пещеры, не успев спланировать
в полете. Он упал и больно ударился головой о твёрдый
камень.
– Ма-ма, – позвал он маму-мышь.
Но та спала, продолжая висеть головой вниз.
– Па-па, – позвал он отца. Но и тот не услышал его. Точно так же не услышали его ни брат, ни сестра. И тогда он решил забраться обратно, чтобы вновь прицепиться к стене, но у него ничего не вышло, потому что больная голова тянула камнем вниз, а поднимать голову вверх родители не разрешали.
– Никто не должен жить с высоко поднятой вверх головой, – наставлял его мышь-отец.
– Потому что, если ты поднимешь голову и, не дай
Бог, откроешь к тому же глаза, то увидишь свет, который
убьёт твои глаза навсегда. И ты
умрёшь от голода и страха. И никто уже не сможет тебе помочь, ни одна
мышь на свете.
Слова эти Фокс не забывал, но выхода
не было. И он побрёл туда, куда повели его глаза, – на тусклый свет в самом конце пещеры. Он шёл
и шёл, а свет становился все
сильней и ярче, но почему-то это не испугало Фокса. Наоборот, ему становилось всё интересней,
хотя глаза его уже начинали немного слезиться и краснеть. Он
преодолел один поворот, другой и внезапно обнаружил, что до выхода
из пещеры осталось уже совсем немного. И тогда, зажмурившись, он
сделал последний рывок и выбрался на чистый воздух. Он ещё
не знал всего того, что должно было открыться ему, но зато он ощутил своими кожистыми крыльями дуновение тёплого ветра, ноздри
его уловили запах деревьев и травы, а маленькие складчатые уши – шум воды и незнакомый клёкот
в небесах. Он знал,
что ещё только утро, раннее и молодое, и солнце не успело взойти на небосклон, откуда стало бы жалить глаза в полную силу.
И тогда
Фокс собрался с духом и распахнул глаза
так широко, как только смог. И то, что он увидал,
поразило его настолько, что разом закружилось
в мышиной голове и он едва не потерял сознание. Фокс быстро
сжал веки, немного
постоял на твёрдой почве, приходя в себя и пытаясь набрать
в лёгкие побольше этого свежего, незнакомого ему воздуха. Затем он
попытался потихоньку приоткрыть их снова, пуская свет
в глаза понемногу,
по кусочку, по крохотной световой щёлочке.
И это ему удалось.
Глаза постепенно привыкли к яркому свету, и он осмотрелся.
Вокруг него
был совершенно чужой мир, незнакомый и разноцветный. Чуть ниже открывался
вид на равнину, и там росли огромные зелёные деревья. Порой
вершины их уходили так высоко, что почти доставали небо. Впрочем,
что такое небо, он тоже не знал и поэтому задрал
голову вверх. Там, в небесах, в самой их середине, он
и обнаружил огромную парящую под облаками птицу. Это был горный
орёл. И даже не просто орёл, а птичий царь —
горный беркут.
Завершив очередной величественный круг над равниной, птичий царь спикировал
на самое высокое дерево и плавно опустился на ветку. Он
сидел на дереве, осматривая свои владения. Голова царя была гордо
вскинута вверх, глаза широко распахнуты, и лишь легкие пёрышки вокруг
могучей шеи едва заметно
трепетали, соприкасаясь с воздушным потоком.
Фокс невольно
залюбовался этой картиной. Но при этом
он всё ждал, когда же эта прекрасная птица повиснет, наконец, на ветке, опрокинувшись головой
к земле и притянув крылья к глазам так, чтобы перекрыть
дорогу свету. Однако
птичий царь и не думал опускать голову,
а продолжал гордо высматривать добычу с самой высокой точки на равнине. И Фокс дождался – он увидел,
как птица, совершив
могучий отрыв от ветки, произвела пару взмахов крыльями, поднялась над
землей и тут же камнем рухнула вниз… Через секунду в когтях её уже трепыхалась добыча.
Но ведь так гораздо
удобней, подумал
Фокс, когда ты не висишь головой вниз, словно мешок мусора,
и видишь мир перевёрнутым, а, наоборот, смотришь сверху, широко распахнув
глаза.
И ему страшно захотелось стать таким же, как эта гордая
птица. И тогда он выбрал себе дерево и пошёл прямо
на него, не закрывая глаз.
Он шёл и думал, что
сейчас он заберётся на самую высокую ветку,
вытянет шею, чтобы
поднять голову как можно выше, и высмотрит свою добычу. И это будет самая красивая, самая жирная и самая большая бабочка
из всех, что он когда-либо пробовал.
Первый раз ему удалось забраться
на вершину дерева, когда солнечный свет горел лишь в четверть
силы, не набрав еще полного дневного накала. Фокс
зацепился покрепче
за ветку коготками, вытянул шею и распахнул глаза. Но тут же потерял равновесие и камнем, задевая по пути веточки и ветки, понёсся вниз, к земле.
Он ударился о мох и траву, поэтому удар
вышел не смертельным. Но всё равно было
больно. Больно, хотя не настолько, чтобы не повторить попытку. И он снова полез к небу. И опять, как только он
поднял голову и распахнул глаза, сознание его помутилось и он
заново рухнул вниз. На этот раз приземлиться
довелось на грунт
и было по-настоящему больно. Отчаянно больно.
Да и солнце успело
подобраться к небу ближе, а, стало быть, свет его набрал
дополнительно жгучей силы и с размаху ударил по ночным глазам
летучей мыши.
Третья попытка тоже не стала последней, но и результата
также не дала. Тем временем всё его тело, каждая мышиная
клеточка уже изнывала
от боли. Глаза начали гноиться и нестерпимо
гореть, но нечто, ни с чем не сравнимое, снова гнало
его туда, наверх, к небу, откуда можно было видеть настоящий
мир, а не перевёрнутый, мутный
и жалкий.
Четвёртая
попытка пришлась на тот момент, когда солнце уже стояло
в полном зените, и потому она стала самой мучительной и невозможной. Но, тем не менее, Фокс полез к небу вновь. И уже когда он
почти достиг желанной верхушки и с трудом приподнял голову, чтобы
снова широко разомкнуть веки, силы оставили его окончательно, и, сорвавшись
с ветки, он полетел к земле, чтобы
никогда больше
с неё не подняться…
