Возможно, немало досадили Лукиллию многочисленные певцы, исполнители собственных песен (возможно, в подражание императору Нерону). Одного из них поэт ославил так в эпитафии:
Умер поэт Евтихид – сочинитель песен.
Бегите Все, кто лежит под землей: к вам направляется он.
О другом певце сказано с эпическим спокойствием:
Целую ночь распевая с кифарой, убил всех соседей
Пеньем Симил-кифарист. Жив лишь один Ориген:
Он от рождения глух. Так природа, лишив его слуха,
В вознагражденье дала более долгую жизнь.
В этих примерах остроумия времён Античности, да и в более поздних эпитафиях лишь при большом желании, вопреки очевидности можно усмотреть проявление «инстинкта смерти». К области бессознательного они имеют лишь косвенное отношение. Их можно, пожалуй, упрекнуть в чрезмерной рассудительности.
Если когда-то врачам посвящали почтительные эпиграммы, то затем о них стали отзываться язвительно. Римский поэт Марциал (I век) писал:
Врач был недавно Диавл, а ныне
могильщиком стал он:
Начал за теми ходить, сам он кого уходил.
Тут игра слов, о которой много писал Фрейд, анализируя технику остроумия. Но в отличие от зубоскальства, добротное остроумие радует «игрой смыслов». Оно становится острым оружием в руках сатирика.
Некоторые остроумные эпитафии наводят на грустные мысли. Русский философХIХ века Владимир Соловьёв, в отличие от торжественно-монументальной оды Горация «Памятник» (с её многочисленными подражателями и переводчиками, включая Ломоносова и Пушкина), эпитафию себе составил шутейную:
Владимир Соловьев
Лежит на месте этом.
Сперва был философ,
А нынче стал шкелетом.
Иным любезен был,
Он многим был и враг:
Но, без ума любив,
Сам ввергнулся в овраг.
Он душу потерял,
Не говоря о теле;
Её диавол взял,
Его ж собаки съели.
Прохожий! Научись из этого примера,
Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера.
Вновь и вновь хочется спросить Зигмунда Фрейда (хорошо бы услышать ответ, да надежды нет): какие бездны бессознательного при «инстинкте смерти» проявляются в подобных сочинениях? В одних – едкая сатира, в других – лёгкая шутка. И непременно требуется интеллектуальное усилие, чтобы вникнуть в суть острот.
Возникает другой вопрос: а почему непременно эпитафии? Есть жанр эпиграмм, нацеленных на живущих ныне. Что за причуда – предлагать высекать на могильных камнях остроумные надписи? Ведь рассчитаны на смех, а не на слёзы, которые в данной ситуации более уместны.
Причина этому не «инстинкт смерти», не бессознательные порывы и эмоции. Людей вдохновляет любовь к жизни и стремление сделать её лучше. Или более простое желание: развеселить шуткой, или уколоть остротой, или обличить негодяя. А кому-то желательно показать своё остроумие.
Завершая эту тему, перейдём из Античности во вторую половину ХVШ века. Роберт Бёрнс, шотландский поэт, сын мелкого фермера, был мастером не только лирических стихотворений, но и эпитафий. На них можно учиться остроумию (переводы С. Маршака). Вот надгробная надпись Вильяму Грэхему, эсквайру:
Склонясь у гробового входа,
– О, Смерть! – воскликнула Природа, —
Когда удастся мне опять
Такого олуха создать!
После торжественно-печального начала, когда Природа сетует, что Смерть отняла у него уникальное творение, вдруг оказывается, что это необычайный болван (и после этого эсквайра щедрая природа сотворила в разных странах множество самодовольных олухов разных чинов и званий.)
Вот милая эпитафия школьному учителю:
В кромешный ад сегодня взят
Тот, кто учил детей.
Он будет там из чертенят
Воспитывать чертей.
Наконец, великолепный пример победы жизни над смертью и светлого разума над тёмными предрассудками:
Здесь я покоюсь, Джимми Хогг.
Авось грехи простит мне Бог,
Как я бы сделал, будь я Бог,
А Он – покойный Джимми Хогг.
Эта блестящая эпитафия соотносится с областью бессознательного разве только тем, что обращена к нашему трагичному отношению к смерти. Начальная строка отвечает этому чувству. Следующая показывает, что покойный грешен и надеется на прощение Всевышнего. И вдруг удивительное объяснение такой надежды: покойник ставит себя на место милосердного Бога! А завершающая строка производит чудовищную подмену: Творец Мироздания оказывается на месте почившего Хогга!
Возможно, бездумно верующего такая подмена ошеломит, возмутит и покажется святотатством. Но первым впечатлением нормального человека будет удивление от неожиданного финала и усмешка от остроумной реплики. Да и как знать, всемогущий бессмертный Бог, быть может, улыбнётся и п ростит остряка.
Умирающий перед Богом, ангелами и чертями. Из манускрипта ХV в.
Но разве шутка – хула? Тем более, как говорил Христос, только хула на Святого Духа не простится.
Игры рассудка
Обратимся к главной проблеме, поднятой Фрейдом в книге, о которой у нас идёт речь: попытаемся выяснить бессознательные истоки остроумия. Вот как завершает он своё исследование:
«Удовольствие от остроты вытекает для нас из экономии затраты энергии на упразднение задержки, удовольствие от комизма – из экономии затраты энергии на работу представления, а удовольствие от юмора – из экономии аффективной затраты энергии. Во всех трёх видах работы нашей душевной деятельности удовольствие вытекает из экономии…»
Прервем цитату. Хочется сказать: не смешно! Странный подход к эмоциям, весьма сходный с торгово-денежными отношениями. Сэкономил энергию, выгадал на этом – получил удовольствие. Чем больше выгадал, тем радостней, тут уж смеёшься до упаду. Если растратился, прогадал – печалишься, страдаешь.
Какой смех бесспорно и непосредственно относится к бессознательному и только к нему? Когда взрослые и дети смеются без участия сознания? Когда их щекочут. Таков рефлекторный смех, и остроумие тут ни при чём.
Об этом Зигмунд Фрейд даже не упомянул. Хотя смех от щекотки показателен ещё и потому, что не экономит энергию, а растрачивает её, порой до изнеможения.
При восприятии остроумия у нас экономится часть умственной энергии. Не догадываясь о финале анекдота, мы не успеваем затратить на размышления время и силы, получая готовое неожиданное решение. Только вряд ли разумно считать такую экономию источником смеха…
