По мере того как А.А. Вырубова становится ближе к царице, она превращается в посредника между нею и Распутиным.
Дело в том, что царица вполне понимала, что близость ко двору простого мужика с общежитейской точки зрения в глазах общества представляется чем-то ненормальным и вызывает множество толков. Ввиду этого она стремится скрыть посещения дворца Распутиным и даже самые приезды Распутина из Петербурга в Царское Село. С этой целью Распутин приезжает в Царское Село не по железной дороге, где его проезд, вследствие его оригинальной фигуры, привлекающей всеобщее внимание, не может пройти незамеченным, а в автомобиле по шоссе. С той же целью свидания царицы с Распутиным, а позднее и с некоторыми другими лицами, происходят не во дворце, а в помещении Вырубовой. Таким образом, Вырубова становится понемногу тем центром, где сосредоточиваются усилия всех, добивающихся достигнуть той или иной цели непосредственно через царскую семью.
Вообще нельзя даже определить границы той огромной роли, которую играла А.А. Вырубова в последний период царствования императора Николая II. Без ее непосредственного участия и деятельной помощи Распутин, невзирая на все свое влияние, достичь ничего не мог. Оно и понятно, так как непосредственные сношения пресловутого старца с царицей были, в общем, чрезвычайно редки, и учащать их он, по-видимому, и сам не стремился, весьма тонко соображая, что частое общение с ним может лишь ослабить, а не то и совершенно уничтожить его авторитет. Наоборот, Вырубова была в ежедневных сношениях со всей царской семьей, в точности изучила особенности характера Государыни и научилась в совершенстве приемам воздействия на нее. В сущности, в той потрясающей драме, которую пережила страна в течение двух последних лет поверженного строя, роли Распутина и Вырубовой настолько тесно переплелись, что выяснить степень значения каждого из них в отдельности нет никакой возможности. Если общественность была в особенности возмущена ролью Распутина, а Вырубову отодвигала на второй план и интересовалась ею гораздо меньше, то это исключительно потому, что близость к царице женщины, принадлежавшей к петербургскому обществу и ничем особенным не отмеченной, не представлялась ничем анормальным, тогда как близость безграмотного мужика, ведущего явно распутную жизнь, была для всех и каждого обстоятельством, настолько выходящим из рамок обычных явлений, что вызывала всеобщее негодование. Между тем, повторяю, определить, кто из этих двух людей нанес больший реальный вред строю, – нельзя. В сущности, сила их проистекала из согласованной совокупности их действий.
Занятое Вырубовой положение, несомненно, тешило ее природное, с течением времени все более и более разыгравшееся честолюбие. Весьма возможно, что она была при этом искренно убеждена, что служит интересам царской четы.
8
Если у Государыни вера в Распутина была безгранична и всеобъемлюща, то вера Государя в него ограничивалась, по-видимому, убеждением, что он обладает целительной силой по отношению к наследнику. На государственный разум Распутина, на его умение распознавать людей Николай II не полагался, и если тем не менее, его кандидаты назначались на высокие посты, то лишь благодаря усиленным настояниям царицы. Однако и этим настояниям он стремился не подчиняться и, во всяком случае, не сразу им следовал.
Из переписки царской четы ясно видно, что царице приходится долго и упорно настаивать на назначении или увольнении того или иного лица, чтобы наконец этого достигнуть, причем некоторые ее кандидаты так и не проходят, а все назначения, состоявшиеся в Ставке, т. е. вдали от Александры Федоровны, сделаны вопреки ее желанию. Так назначены были Самарин
{274} – обер-прокурором Св. Синода и генерал Поливанов – военным министром; так был уволен Штюрмер и заменен Треповым
{275}.
Если императрица просто не верила лицам, утверждавшим, что Распутин предается пьяному разгулу, что он хвастает своей близостью к царской семье, и почитала эти утверждения за простую клевету, распускаемую ее личными врагами, то Государь, наоборот, в душе сознавал, что рассказы эти, хотя, быть может, преувеличены, но имеют какое-то основание и даже неоднократно высказывал Распутину свое явное по этому поводу неудовольствие. Если царь тем не менее не отдалил Распутина от двора, то лишь вследствие того, что, с одной стороны, верил в его незаменимую для поддержания здоровья и даже жизни наследника целебную силу, а с другой, – потому что не мог преодолеть настояний Государыни. Чрезвычайно характерна в этом отношении фраза, сказанная Государем в 1911 г. Столыпину, усиленно убеждавшему его выселить Распутина в его родное село Покровское, с воспрещением выезжать оттуда: «Я знаю и верю, Петр Аркадьевич, – сказал Государь, – что Вы мне искренно преданы. Быть может, все, что Вы мне говорите – правда. Но я прошу Вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».
Ранее этого, когда Распутин еще никакого влияния на политику не имел и вся беда сводилась к тому, что в царские чертоги проник разгульный бахвалившийся мужик, о чем усиленно гласила мирская молва, Государь выставлял и другой довод. Он говорил, что Распутин никакими правами им не облечен, а то обстоятельство, что он бывает во дворце, что он с ним беседует, – решительно никого не касается. «Это моя частная жизнь, – заявлял Государь, – которую я имею право, как всякий человек, устраивать по моему личному усмотрению…»
