Стремление принимать решения помимо соответствующих министров проявилось у Николая II уже в первые годы его царствования. Ярким примером в этом отношении является случай, имевший место в 1897 г. с неким Клоповым
{193}, мелким новгородским землевладельцем. Названный Клопов, введенный во дворец одним из великих князей
{194}, был человек необыкновенно чистый, далеко не глупый, но совершенно неприспособленный к какому-либо практическому делу за полным отсутствием в его действиях системы и методики. Представлял он при этом какое-то странное смешение духа произвола со стремлением к установлению абсолютной справедливости. Всякая несправедливость, всякая нанесенная кому-либо обида его глубоко волновали и возмущали, и он готов был попрать все порядки и все законы для восстановления прав обиженного, не соображая, что, нарушая закон для восстановления справедливости по отношению к отдельному лицу, он тем самым разрушает весь государственный строй и гражданский порядок. Словом, он принадлежал к числу тех фантазеров, которые мечтают путем личного усмотрения исправить все те людские неустроения, которые закон в его формальных проявлениях ни уловить, ни тем более, упразднить не в состоянии.
Вот этого-то Клопова, прельстившись его идеальной настроенностью, Государь лично командировал в 1897 г. в местности, постигнутые недородом, для доклада об истинном положении населения и о степени действительности мер, принятых для обеспечения его достаточным питанием. Государь лично дал Клопову необходимые на эту командировку средства, в размере, впрочем, весьма ограниченном – всего 300 рублей, – но, кроме того, снабдил его собственноручной запиской, в силу которой власти должны были беспрекословно исполнять все предъявляемые Клоповым требования.
Первым действием Клопова было обращение с этой запиской в Министерство путей сообщения для получения свободного бесплатного проезда по всем железным дорогам России. Получив соответственное для этого удостоверение, Клопов пустился в путь, причем первой его остановкой был город Тула, где он и не замедлил предъявить местной администрации свою полномочную грамоту. Можно себе представить смущение местной власти, конечно, не замедлившей доложить об этом невиданном случае министру внутренних дел, каковым был в то время И.Л. Горемыкин
{195}. Смущен был, разумеется, в свою очередь, и министр, но, однако, не задумался тотчас объяснить Государю бесцельность и совершенную невозможность командировок безответственных лиц, вооруженных, по воле царя, почти неограниченными полномочиями. В результате Клопов был вызван обратно в Петербург, полномочие от него отобрано, и тем формально все дело и кончилось. Однако сношения Государя с Клоповым не прекратились, и он продолжал в течение довольно продолжительного периода оставаться одним из закулисных царских советчиков по разнообразнейшим вопросам внутреннего управления.
2
Неудача с командировкой Клопова, однако, не отняла у Государя желания и в дальнейшем, минуя министров, проявлять свое личное усмотрение в государственных делах. Убедившись в невозможности распоряжаться непосредственно в вопросах, касающихся текущего повседневного управления страной, Николай II перенес свое внимание в другую область, где, ему казалось, имеется большой простор для его личной инициативы, для его свободного личного усмотрения. Он заинтересовался сферой международных отношений, и в этом, думается, и надо искать причину нашей воинственной дальневосточной политики.
Дабы уразуметь происхождение этой политики, надо припомнить, что Николай II до воцарения своего впервые прикоснулся к государственной деятельности именно на Дальнем Востоке. Первое его публичное выступление в качестве наследника русского престола произошло на русских берегах Тихого океана, куда он прибыл после своего морского путешествия по странам Азиатского Востока. Но этого мало. Вернувшись в столицу после поездки через всю Сибирь, он был назначен председателем Комитета по сооружению Сибирского железнодорожного пути, имевшего задачей не одно только это сооружение, но и общее развитие Сибири, и в том числе наших дальневосточных владений. Таким образом, покойный Государь, еще в бытность наследником, подошел к управлению Россией со стороны Дальнего Востока и вопросов, связанных с укреплением там нашего владычества.
Естественно, что вопросы эти привлекали его особенное внимание и были ему ближе знакомы, а тем самым и более дороги, нежели всякие иные.
До Николая II ни один русский император, ни до, ни после воцарения, не посетил Сибири и Дальнего Востока, и потому молодой Государь здесь чувствовал себя пионером. Его юное воображение неизбежно должно было рисовать ему возможность навсегда связать свое имя с дальнейшим развитием русской государственности и расширением наших пределов на берегах Тихого океана. В этой мысли его горячо поддерживали и некоторые из его спутников на Восток, с которыми он во время этого путешествия сблизился. Среди них в этом отношении особенно выделился кн. Э.Э. Ухтомский
{196}. В составленном им подробном описании путешествия, прошедшем до опубликования через личную цензуру цесаревича, Ухтомский развивал ту мысль, что задачи России на Дальнем Востоке необъятны, открывают неограниченные возможности и требуют особливого внимания. При этом в своей последующей публицистической деятельности Ухтомский усиленно доказывал, что Россия на Западе и вообще на Европейском материке достигла крайних пределов своего возможного владычества, которое при этом настолько окрепло, что не требует дальнейших забот об его вящем
[21] укреплении. Наоборот, на Дальнем Востоке исторические задачи России еще далеко не исчерпаны и туда именно должна быть направлена энергия русского народа.
