Вспомним, что, покидая Николаев, адмирал Грейг фактически тайно вывез с собой и главного подельника обер-интенданта Черноморского флота контр-адмирала Критского, который потом благополучно навсегда исчез за границей. После бегства Критского Лазарев немедленно назначает на его должность опытного и честного интенданта балтийца генерал-майора А.Н. Васильева, которого давно лично знал и которому доверял. Именно на генерал-майора Васильева возлагалась задача вычистить «черноморские конюшни» от грейговской грязи. Забегая вперед, отметим, что со своей задачей выдвиженец Лазарева справился отлично.
Последние годы жизни Алексей Самуилович Грейг подолгу жил в своем имени «Сан-Эннуи» близ Ораниенбаума, проводя время за чтением книг из своей обширной библиотеки. Ради объективности следует отметить, что за адмиралом Грейгом числились и достойные свершения. В молодости он был неплохим моряком, хорошо зарекомендовал себя как младший флагман в Средиземноморской экспедиции Сенявина. Считается, что в российском военно-морском флоте штабную службу (в современном ее понимании) ввел тоже именно он. Занимался Грейг и конструированием кораблей. Насколько они были лучше, чем те, которые конструировали профессиональные корабельные инженеры, сказать сложно, но это было одним из любимых хобби адмирала. Кроме этого Грейг со вниманием относился и к развитию гидрографической службы. Уже будучи в Петербурге, он увлекся астрономией и создал известную впоследствии Пулковскую научную обсерваторию. Однако огромнейший вред, нанесенный Российскому государству при его попустительстве и самом непосредственном участии, увы, не идет ни в какое сравнение с тем, что он успел сделать хорошего.
Характерно, что в 1835 году Грейг не был представлен и не получил весьма почетного среди высших сановников знака «50 лет беспорочной службы». Весьма показательный факт настоящего отношения к нему императора.
Великосветский Петербург так и не принял Лейку Грейг. Столичная аристократия откровенно игнорировала ее, не приглашая чету Грейгов в салоны и на балы. Если старый адмирал относился к этому достаточно равнодушно, проводя все вечера за занятием астрономией, супругу же такое отношение к себе, разумеется, обижало. Историк российского флота Е. Аренс писал: «Даже в Петербурге люди, пользовавшиеся радушным гостеприимством (Грейга. – В.Ш.), втихомолку злорадно подсмеивались над его “жидовскими” балами». На балах у Грейгов присутствовали по этой причине евреи-купцы, предприниматели, модные художники и музыканты.
Помимо астрономии Грейг в последние годы жизни весьма интересовался финансовыми вопросами империи. Болела душа старого моряка за финансы России. Да и сыновей своих направил на это нелегкое поприще: деньги считать – это не корабли по морям водить!
Из всех российских адмиралов Алексей Самуилович Грейг был самым финансово образованным. Еще бы, после «николаевских университетов» он мог уже мыслить во всероссийском масштабе. К моряцкому делу к этому времени адмирал остыл окончательно, да и как не остыть, когда дружбу водишь с банкирами да купцами. Именно поэтому Грейг в 1837 году, прослышав о затеваемой денежной реформе, начал неожиданно бомбардировать императора Николая своими письмами по финансовым вопросам. В своих письмах Грейг печалился о бесполезности введения билетов депозитной кассы, без учреждения повсеместно разменных касс на серебро, сетовал на возможность внесения еще больших стеснений во всех коммерческих оборотах страны, при замене звонкой монеты в обращении новыми билетами депозитной кассы, ввиду высокого размера минимальных купюр.
В другом письме Грейг предлагает принять за новую монетную единицу количество серебра, соответствующее по ценности ассигнационному рублю. Для сего надлежало к тогдашнему серебряному рублю, равному по среднему сложному биржевому курсу 3 рубля 55 копеек, придать серебра на 45 копеек, т. е. получить слиток ровно в 400 копеек ассигнациями, и четвертую часть такого рубля признать за постоянную единицу, назвав ее рублем.
Эта новая монета, содержа в себе действительную единицу – рубль, или 100 копеек ассигнациями, по мнению Грейга, принята будет без затруднения в общенародном обращении, а вместе с тем навсегда устранит и лаж, возродившийся по одной необходимости найти единицу.
Возражая Грейгу, министр финансов граф Канкрин говорил:
– Зачем с единицей гнаться за ассигнациями, т. е. основывать единицу на размере непостоянном?
На это Грейг возражал графу:
– Затем, что в погоне легче поймать то, что под руками, нежели то, что вдали!
Эти слова адмирала документальны! Что и говорить, умели и любили супруги Грейги ловить то, что было у них под руками!
Но а с чего бы, казалось, такой большой интерес Грейга к финансовым делам империи? Секрет такой заботы адмирала о финансовых делах России предельно прост. Очень уж желал адмирал Грейг поучаствовать в грядущей финансовой реформе России. Думается, что не он один желал. Вместе с ним мечтала добраться до российского золота и его неутомимая супруга, о том же мечтали и ее многочисленные сородичи – купцы, ростовщики и банкиры. Грейг же, как и всегда раньше, выступал в затеваемой всеми ими афере этаким локомотивом, за которым тянулся длинный состав жаждущих наживы. Если бы только Грейгу удалось стать членом комитета по денежной реформе, он сразу бы привел с собой команду «николаевских профессионалов. Однако тогдашний министр финансов граф Канкри́н был тоже не лыком шит. И о Грейге, и о его черноморских делах он был наслышан. А потому в предложениях Грейга пользы министр не нашел и в участии в денежной реформе адмиралу наотрез отказал.
Попытка поучаствовать в финансовой реформе стала его последней попыткой поучаствовать в государственных делах. Но не получилось. Умный и бережливый граф Канкрин зорко стоял на страже российских интересов и Грейгов к финансам империи не подпустил.
В 1839–1843 годах граф Канкрин, как известно, осуществил в России весьма успешную денежную реформу, установившую систему серебряного монометаллизма, начал обмен всех ассигнаций на государственные кредитные билеты, обменивающиеся на золото и серебро, и эмиссию платиновой монеты. Команда Грейгов осталась тогда за бортом. Увы, граф Канкрин не мог и представить, что последнее слово в его противостоянии с Грейгами останется все же за противником…
Умер адмирал Грейг в 1845 году и был со всеми почестями похоронен на Смоленском лютеранском кладбище в Петербурге.
Из дневника графа М.А. Корфа: «18 января скончался, 69 лет от роду, член Государственного Совета Алексей Самойлович Грейг, англичанин родом и подданством, сын знаменитого в Екатерининский век адмирала и сам стяжавший себе славу как моряк и как ученый. Всю карьеру свою он сделал во флоте или, по крайней мере, во флотском мундире. Быв зачислен в службу в самый год своего рождения (1775) и трижды послан потом, в отроческом и юношеском возрастах, в Англию, для усовершенствования в морском деле, участвовав во всех кампаниях, Грейг с 1816 по 1833 год нес звание и обязанности главного командира Черноморского флота и портов и Николаевского и Севастопольского военного губернатора. Пользовавшись в прежнее время общим почетом, уважением и отличаемый государем, наконец, всеми любимый, Грейг утратил много из того через брак с пронырливой жидовкой, дотоле его наложницей, которая во время его управления Черноморским флотом позволяла себе, в роли адмиральши, как по крайней мере все тогда говорили, разные неблаговидные поступки. С тех пор, потеряв расположение к себе государя, бедный старик сделался для публики более или менее предметом насмешек и почти пренебрежения, так что пожалование ему Андреевской ленты возбудило общее порицание против исходатайствовавшего ее князя Васильчикова. В последние годы, изнуренный более еще болезнью, нежели летами, одряхлевший, оглохший и действительно уже выживший из ума, Грейг только прозябал, и каждого невольно брал смех при уверениях его жены, все еще тревожимой видами честолюбия, будто бы ее “Алексей Самойлович” проводит целые ночи за чтением советских записок… “Видно, – говорили шутники, – эти-то бессонные ночи он и старается вознаграждать в Совете», где в самом деле Грейг постоянно дремал – и иногда предавался даже глубокому сну».
