Порция увидела рисунки Бенвенуто, восхитилась ими и, узнав, что он ювелир, показала ему маленькую вещицу – алмазную лилию в старинной золотой оправе.
– Во сколько вы оцените эту вещь?
– Восемьсот скудо, – не задумываясь, ответил Бенвенуто.
– Цена названа точно. А не возьметесь вы для нее сделать новую оправу, сохранив при этом старую?
Он тут же согласился и быстро набросал рисунок новой оправы. Тут в комнату вошла вторая «прекрасная благородная римская дама».
– Что вы тут делаете, Порция?
– Любуюсь, как рисует этот достойный молодой человек, который и мил, и красив.
Бенвенуто покраснел от смущения.
– Каков бы я ни был, мадонна, я буду всегда готов служить вам.
Порция тоже слегка покраснела.
– Ты сам знаешь, что мне хочется, чтоб ты мне служил.
Она отдала лилию Бенвенуто и добавила к этому двадцать золотых скудо. Вторая благородная римская донна рассмеялась и сказала:
– Будь я на месте этого юноши, я бы ушла себе с Богом.
– О нет! – воскликнула Порция. – Талант редко уживается с пороком. До свидания, Бенвенуто.
Дома он сделал маленькую восковую модель будущей оправы, затем показал ее в доме Агостино Киджи. Обе дамы были в восторге и «учинили мне такую похвальбу, что, движимый чуточкой гордости, я им обещал, что самая вещь будет еще вдвое лучше, чем модель». Наш герой редко говорит о себе с подобной скромностью, «чуточка гордости» – словно не из его лексикона.
Двенадцать дней – таков был срок работы над оправой. Бенвенуто забросил всю работу, и это сразу было замечено Луканьоло (так зовет мастера Бенвенуто). Он считал, что от крупных ваз и кувшинов гораздо больше пользы и заработка, чем от алмазной безделицы. Конечно, Бенвенуто возражал: мол, такие заказы редкость, а заплатят ему не меньше, чем за вазу. Разговор шел при свидетелях, вся мастерская принимала в нем участие. Спорщики говорили «немножко с презрительным смешком, свирепо нагнув головы».
– Устроим испытание, – сказал один.
– Идет, – согласился второй. – Кому больше заплатят, тот и выиграл.
Луканьоло делал огромную вазу для папы Климента VII. Ваза ставилась на стол, чтобы в нее во время трапезы бросали кости, очистки фруктов и прочее. «Была эта ваза украшена двумя красивыми ручками, и множеством макшер, больших и малых, и множеством красивых листьев, такой прелести и изящества, какие только можно себе представить». Бенвенуто сказал Луканьоло, что это самая красивая ваза из всех, которые ему приходилось видеть. Папа Климент VII остался очень доволен этой работой и щедро наградил мастера.
Объясню сразу: устаревший термин «машкера» – это маска, слепок, образина, личина, через «полные изящества листья» проглядывали лики людей, не исключено, что это были звери или рыбы, чьи-то изображения, одним словом. Оправа, сделанная Бенвенуто для алмазной лилии, была украшена машкерками, младенцами и животными, «так что алмазы, из которых была лилия, стали по меньшей мере вдвое лучше».
– Ах, какое чудо! – воскликнула мадонна Порция. – И что вы хотите за труды? Вы заслужили столько, что если бы я подарила вам замок, то и этого было мало. Но замок я не могу вам подарить. Так сколько?
– Величайшая награда за труды – это ваша милость, – в тон ей с улыбкой отозвался Бенвенуто, поклонился учтиво и направился было к двери.
Понятное дело, «вторая благородная римская дама» тоже здесь присутствовала. Порция сказала ей:
– Теперь видите, что таланты, которые мы в нем угадали, сопровождаются вот чем, а не пороками, – и, обращаясь к уходившему молодому ювелиру, добавила: – Мой Бенвенуто, знаешь ли ты пословицу: «Когда бедный дает богатому, дьявол смеется»?
– Ему так невесело, что на этот раз мне хочется, чтобы он посмеялся, – нашелся Бенвенуто.
– Ну уж нет, я не окажу ему такую милость, – возразила она, улыбаясь.
На следующий день слуга принес сверток от мадонны Порции. Судила исход соревнования вся мастерская, то есть дюжина работников, еще и соседи подошли. Всем было интересно, кто выиграл спор. Луканьоло и Бенвенуто сверили свертки с вознаграждением, они были почти одинаковы, но у Луканьоло, пожалуй, чуть больше. Он высыпал свои деньги на прилавок «с великим шумом», денег было много, все закричали и захлопали. Бенвенуто высыпал свои монеты без малейшего шума, и все поняли, кто выиграл. У Луканьоло было серебро, и только одна монета золотая, у Бенвенуто было только золото.
Лука очень обиделся и сказал, что «отныне впредь не желает больше выделывать этих крупных вещей», а будет заниматься выделкой такой вот мелкой дряни. Бенвенуто, утешая, ответил, что «всякая птица поет на свой лад», но не преминул добавить, что сам бы он отлично справился с выделкой его хлама, но еще неизвестно, справился бы Луканьоло с выделкой его, Бенвенуто, дряни.
Я подробно остановилась на этом случае не только из желания описать соревнование в мастерской, исход его был ясен сразу. Мне хотелось рассказать о благородных дамах, которые смущались при общении с красивым художником и его самого вгоняли в краску. Сам Бенвенуто описывает встречи с ними с явным душевным трепетом, потому что привык общаться с женщинами совсем другого сорта, там он не краснел, он знал, как себя вести. Позднее ему приходилось общаться и с фавориткой короля, и с герцогиней, но там и намека не было на бескорыстие, но зато были интриги, обиды и неприязнь.
Отцовское благословление
Письма от отца приходили часто, Бенвенуто тосковал по родному городу и, к своему удивлению, часто играл. У него был ученик Паулино – мальчик четырнадцати лет, он был очень хорош собой, наделен кучей добродетелей и очень любил слушать музыку. Бенвенуто очень к нему привязался. А точнее сказать – «возымел к нему такую любовь, какая только может вместиться в груди человека. Эта страстная любовь была причиной тому, что, дабы видеть как можно чаще просветленным это чудесное лицо, которое по природе своей бывало скромным и печальным; но когда я брался за свой корнет, на нем вдруг появлялась такая милая и такая прекрасная улыбка, что я нисколько не удивляюсь тем басням, которые пишут про небесных богов; если бы этот жил в те времен, они, пожалуй, еще не так соскакивали с петель». Словом, играл Бенвенуто на этот раз с упоением.
Приближался ежегодный праздник лета – папский Феррагосто – его праздновали в Риме 1 августа. Через третьи руки Бенвенуто позвали сыграть для папы несколько мотетов сопрано на корнете. Бенвенуто в это время делал вазу для епископа-испанца Саламанки, с работой надо было торопиться, но он согласился поиграть во дворце. Он напишет об этом на родину, и старик отец будет счастлив. За неделю до праздника Бенвенуто вместе с оркестром тратил не менее двух часов в день на изучение этих прекрасных мотетов.
Во время обеда оркестр услаждал папу музыкой. Он остался очень доволен. «Никогда музыка не звучала столь сладостно и согласованно», – чистосердечно пишет Бенвенуто, и, конечно, Климент VII поинтересовался, где они нашли такой хороший корнет для сопрано. Флейтист Джаньякомо назвал имя Бенвенуто Челлини.
