Будь Итан жив, сидел бы он сейчас на месте Сьюзан? Обычно Мэйкон не брал его с собой. Заграничные поездки были слишком дорогие, домашние – слишком скучные. Однажды Мэйкон повез его в Нью-Йорк, и там у Итана вдруг возникли рези в животе, напоминавшие аппендицит. Мэйкон и сейчас помнил, как лихорадочно искал врача, как у него самого от сопереживания сводило брюхо и как ему полегчало, когда выяснилось, что причина в переборе завтраков. С тех пор он уже никуда не возил сына. Только летом в Бетани-Бич, но это больше походило на этакую передислокацию их семейства: Сара загорала, Итан играл с балтиморскими приятелями, тоже передислоцированными, а Мэйкон в арендованном домике радостно подвинчивал разболтавшиеся дверные ручки, поправлял заклинившие оконные рамы или, как в один особо удачный год, прочищал забитую канализацию.
В Филадельфии Сьюзан угрюмо проснулась и впереди Мэйкона побрела к выходу из вагона. Вокзал ей не понравился.
– Чего-то он слишком большой, – сказала она. – Такое эхо – не поймешь, что объявляют. Балтиморский вокзал лучше.
– Совершенно с тобой согласен, – кивнул Мэйкон.
Завтракать они пошли в знакомое ему кафе, которое, видимо, переживало не лучшие времена. В чашку Мэйкона беспрестанно сыпались какие-то хлопья с потолка. Он вычеркнул кафе из своего путеводителя. Затем они отправились в заведение, рекомендованное читателем, там Сьюзан заказала ореховые вафли и сочла их превосходными.
– Ты на меня сошлешься? – спросила она. – Напишешь в своей книге, что я, такая-то, рекомендую эти вафли?
– Это немного другая книга, – сказал Мэйкон.
– Назови меня своей компаньонкой. Ресторанные критики всегда так пишут. «Моя компаньонка Сьюзан Лири высоко отозвалась об этих вафлях».
Мэйкон рассмеялся и знаком попросил счет.
После четвертого завтрака они переключились на отели. Инспекцию гостиницы Сьюзан сочла менее занятной, хоть Мэйкон и старался вовлечь ее в мероприятие.
– Моя компаньонка – эксперт по ванным комнатам, – сообщил он управляющему.
Но Сьюзан лишь заглянула в шкафчик с туалетными принадлежностями и зевнула:
– У них здесь только «Камей».
– Чем плохо это мыло?
– Из свадебного путешествия мама привезла ароматное дизайнерское мыло, которое им давали в отеле. Одно мне, другое Дэнни, в пластмассовых мыльницах с дырочками.
– По-моему, «Камей» вполне годится, – успокоил Мэйкон встревоженного управляющего.
К полудню Сьюзан уже слегка проголодалась, и они еще дважды позавтракали. Потом отправились в Зал независимости. (Мэйкон решил добавить поездке познавательности.)
– Похвастаешь перед учителем по граждановедению, – сказал он.
Сьюзан закатила глаза:
– По общественным наукам!
– Это все равно.
На улице было промозгло, в зале зябко и уныло. Сьюзан тупо глазела на экскурсовода, не пылавшего вдохновением.
– Представляешь, в этом кресле сидел Джордж Вашингтон, – прошептал Мэйкон на ухо племяннице.
– Я, дядя Мэйкон, не особо тащусь от Джорджа Вашингтона.
– Тащиться, Сьюзан, можно лишь «еле-еле», «чуть дыша», «с грехом пополам».
– Чего?
– Ничего, проехали.
Следом за толпой экскурсантов они поднялись по лестнице и прошли через залы, однако Сьюзан явно израсходовала запас хорошего настроения.
– Если б не событие, произошедшее в этих стенах, – сказал Мэйкон, – вполне могло выйти, что мы с тобой жили бы под диктатурой.
– Мы под ней и так живем.
– Не понял?
– Ты вправду думаешь, от нас с тобой что-то зависит?
– Конечно, милая.
– У нас есть свобода слова, больше ничего. Болтай что вздумается, а правительство все равно все сделает по-своему. И это, значит, демократия? Мы вроде как на корабле, который какой-то хмырь ведет на скалы, но спрыгнуть нельзя.
– Давай-ка поужинаем, – предложил Мэйкон, слегка приунывший.
Он повел племянницу в старомодную таверну, что была неподалеку. Еще даже не смеркалось, они были первыми посетителями. Женщина в старинном платье попросила их минуту-другую обождать, а затем провела в небольшой уютный зал с камином, где официантка предложила на выбор горячий ром с маслом или сидр со специями.
– Мне ром, – сказала Сьюзан, скинув пуховик.
– Ай-ай-ай, – укорил Мэйкон.
Сьюзан ожгла его взглядом.
– Ладно, два рома, – заказал Мэйкон, решив, что капелька пунша им не повредит.
Но либо ром был исключительно крепок, либо Сьюзан исключительно слаба на спиртное, во всяком случае, после двух крошечных глотков ее качнуло к Мэйкону.
– Вот потеха! – сказала она. – Оказывается, дядя Мэйкон, ты мне нравишься больше, чем я думала.
– Что ж, спасибо.
– Я считала тебя занудой. Мы ржали, когда Итан показал на твою тарелку с артишоками.
– Моя тарелка…
Сьюзан прихлопнула рукой рот:
– Извини.
– За что?
– Я случайно его помянула.
– Можешь о нем говорить.
– Не хочу.
Сьюзан отвернулась и посмотрела в зал. Мэйкон проследил за ее взглядом, но увидел только клавесин. Снова взглянув на племянницу, он заметил, что у нее дрожит подбородок.
Вот уж не думал, что и кузены тоскуют по Итану.
Немного погодя Сьюзан взяла кружку, сделала пару больших глотков. Тыльной стороной ладони отерла нос.
– Горячо, – пробурчала она.
Похоже, девочка успокоилась.
– А что такого смешного было с моей тарелкой? – спросил Мэйкон.
– Так, ничего.
– Скажи, я не обижусь.
– Да чисто урок геометрии. Когда ты поел, все листики лежали идеальным кругом.
– Понятно.
– Он смеялся не над тобой, а вместе с тобой. – Сьюзан обеспокоенно вгляделась в Мэйкона.
– Видимо, не совсем так, поскольку сам-то я не смеялся. Наверное, ты хочешь сказать, смеялся он по-доброму.
Сьюзан вздохнула и снова прихлебнула ром.
– Никто о нем не говорит, – сказал Мэйкон. – Никто его не вспоминает.
– Мы вспоминаем, когда тебя нет рядом.
– Правда?
– Стараемся представить, что он сказал бы. О том, что Дэнни получил права, или о моем свидании на бале Хэллоуин. Я к тому, что мы всегда потешались над взрослыми. А Итан был ужасно юморной, вечно нас смешил. И вот теперь мы сами выросли. Интересно, что он сказал бы, если б нас увидел? Посмеялся бы над нами? Или ему показалось бы, что его… покинули? Словно мы ушли вперед, а он отстал.
