Завтрак. Самая главная еда. В спальне Мэйкон установил на подоконнике кофеварку и электросковородку, подключив их к радиочасам. Конечно, если два сырых яйца всю ночь продержать в комнатной температуре, напросишься на пищевое отравление, но Мэйкон изменил свое меню и тем самым решил проблему. В подобных делах требуется гибкость. Теперь его пробуждал запах сваренного кофе и горячего попкорна в масле, которые он мог отведать, не вылезая из постели. Да, он справлялся прекрасно, просто прекрасно. Учитывая все обстоятельства.
А вот по ночам было худо.
Не то чтобы он не мог уснуть. Засыпалось легко. Мэйкон смотрел телевизор, пока не начинало печь глаза, потом взбирался по лестнице, включал душ и закидывал белье в поддон. Иногда хотелось сразу перескочить к следующей части процедуры, но это грозило разладкой системы. И потому Мэйкон шел поэтапно: развешивал постирушку, заготавливал ингредиенты завтрака, нитью чистил зубы. Он не мог лечь в постель, не почистив зубы. Сару это почему-то раздражало. «Если б тебе вынесли смертный приговор, – сказала она однажды, – и объявили, что на рассвете расстреляют, ты бы, конечно, потребовал, чтобы тебе дали почистить зубы на ночь». Мэйкон подумал и согласился. Да, безусловно потребовал бы. Он же чистил зубы, когда свалился с пневмонией? И в больнице, куда его уложила желчекаменная хворь. И той ночью в мотеле, когда убили их сына. Мэйкон гляделся в зеркало. Несмотря на уход, зубы так и не стали идеально белыми. А теперь, похоже, и лицо приобретало желтоватый оттенок.
Мэйкон выключал свет, передвигал кошку, подсаживал пса на кровать. Коротконогий вельш-корги обожал спать в постели и потому каждый вечер с надеждой смотрел на хозяина, положив передние лапы на матрас и ожидая подмоги. Затем все трое укладывались. Мэйкон залезал в конверт, кошка клубком сворачивалась в тепле его подмышки, пес укладывался в ногах. Мэйкон закрывал глаза и засыпал.
А потом вдруг понимал, что не плывет по волнам сновидений, но занудливо конструирует сны, придирчиво отбирая детали. Сообразив, что не спит, он щурился на будильник. Тот показывал час ночи. В лучшем случае два. Предстояло пережить долгие часы до рассвета.
В голове теснились ерундовые тревоги. Он запер дверь черного хода? Не забыл убрать молоко? Кажется, вместо чека за газ он отправил выписку своего банковского счета? Мать честная, он же поставил в морозилку открытую банку сока. Металл окислится! Гарантированное отравление свинцом!
Мелкие беспокойства сменялись тяжкими раздумьями. Почему его супружество пошло наперекосяк? Сара была его первой и единственной девушкой; пожалуй, стоило сперва попрактиковаться на ком-нибудь другом. В их двадцатилетнем браке бывали минуты – вернее, долгие дни, – когда казалось, что никакого супружеского союза нет и в помине. Напротив, они остались двумя отдельными личностями и даже не всегда дружили. Порой они больше смахивали на соперников, которые, пихаясь локтями, соревнуются, кто из них лучше. Сара, кипучая и взбалмошная? Или Мэйкон, методичный и уравновешенный?
Рождение Итана еще сильнее выявило их несхожесть. Обнажились черты, которые прежде они умели не замечать друг в друге. Сара, расхлябанная и беспечная, никогда не загоняла сына в какие-то рамки. А Мэйкон (он сам это прекрасно понимал) так стремился подготовить мальчика ко всяким случайностям, что не оставалось времени порадоваться его существованию. Вот Итану два года, а вот уже четыре – облик его виделся так четко, словно на потолке спальни показывали цветное кино. Смешливый, лучезарный малыш, а вот над ним нависла сгорбленная тень папаши, заламывающего руки. Шестилетнего малыша Мэйкон рьяно обучал бейсбольной подаче – он бы не пережил, если б сына не взяли в команду. «Ну и что? – говорила Сара. – Не возьмут так не возьмут. Ну и пусть, чего ты?» Ну и пусть! В жизни полно всякого, с чем ничего не поделаешь, от такого надо по возможности увернуться. Сара смеялась, когда целую осень Мэйкон собирал забавные стикеры с карточек «Уэки Пэкс»
[1], – это было увлечение Итана, он обклеил ими дверь своей спальни. «Такой коллекции нет ни у одного третьеклассника!» – похвалялся Мэйкон. Потом интерес сына угас, а он еще долго упрямо приносил ему наклейки. Мэйкон понимал, что это нелепо, однако вот есть один стикер, который они еще не заполучили…
Почти ровно год назад Итан – ему исполнилось двенадцать – поехал в лагерь. Ровесники его уже давно туда ездили, а вот Мэйкон все оттягивал с отправкой. Зачем вообще заводить ребенка, говорил он Саре, если только того и дожидаешься, чтобы сослать его в богом забытую вирджинскую дыру? Когда наконец он сдался, Итан, светловолосый рослый стригунок с открытым дружелюбным лицом и обаятельной манерой покачиваться с пятки на носок в минуты волнения, уже дорос до старшей группы.
Не думай об этом.
На второй лагерный день Итана убили в закусочной «Бургер Бонанза». Это было убийство из разряда бессмысленных, когда налетчик уже забрал деньги и может сваливать, но вдруг ни с того ни сего решает выстрелом в затылок уложить всех и каждого.
Итан вообще оказался там случайно. Он удрал в самоволку с приятелем, который остался караулить на улице.
Виноват лагерь, где возможно такое разгильдяйство. Виновата паршивая охрана закусочной. Виноват приятель: не останься он на улице, все, может быть, сложилось бы иначе (господи, чего он там караулил-то?). Виновата Сара, отпустившая сына из дома, виноват Мэйкон, на это согласившийся, и даже Итан виноват (да, черт побери!). Виноват, что захотел ехать в лагерь, что без спросу удрал, что как последний дурак вперся в закусочную в момент ограбления. Виноват, что, подчинившись приказу, вместе с другими покорно прошел в кухню, положил руки на стену и стал, конечно, покачиваться с пятки на носок…
Не думай об этом.
Начальник лагеря не захотел огорошить новостью по телефону, он сам приехал в Балтимор. А потом отвез их в Вирджинию. Мэйкон часто вспоминал этого начальника. Джим его звали, Джим Робинсон то ли Робертсон, – плотный седоусый мужик с армейским «ежиком», поверх футболки с логотипом «Редскинз» он надел пиджак, вроде как из уважения к их горю. Молчание, похоже, его тяготило, и он изо всех сил старался заполнить тишину всякой болтовней. Мэйкон его не слушал, вернее, думал, что не слушает, но теперь все эти байки всплывали в памяти. Джимова мамаша, родом из Балтимора, появилась на свет в тот год, когда Бейб Рут играл за «Ориолс». А вот с помидорами Джима творилось что-то странное – зеленые плоды с горошину осыпались с кустов, не успев созреть. Жена его боялась ездить задним ходом и всячески избегала ситуаций, требовавших подобного маневра. Сейчас, в ночной тиши, Мэйкон над этим усиленно размышлял. Можно ли водить машину, не прибегая к заднему ходу? А если на перекрестке водитель автобуса высунется в окошко и попросит сдать чуть назад, чтобы он смог повернуть? Дамочка откажется? Мэйкон представил, как она, вся такая грозная и неприступная, смотрит перед собой и якобы ничего не замечает. Матерится водитель, сигналят клаксоны, все вокруг орут «Эй, баба!». Выразительная картинка. Запечатлелась накрепко.
