– Да нет, никого, – сказала Роза, и на этом разговор, слава богу, иссяк. Хотя Мэйкон уже изготовился к битве.
Дома он принял душ и переоделся в дорожный костюм. Затем пообедал пораньше. Мэйкон сомневался, что нога его справится со сцеплением, поэтому в полдень Роза отвезла его на вокзал. Когда он вышел из машины, возникло ощущение, что увечная голень вот-вот подломится.
– Слушай, а не рано мне путешествовать? – сказал он Розе, совавшей ему сумку.
– В самый раз, – ни на секунду не задумавшись, ответила сестра. Потом захлопнула дверцу, помахала рукой и отбыла.
С последней поездки Мэйкона вокзал удивительно преобразился. Сквозь стеклянный купол лился мягкий голубоватый свет, с медных крюков свисали матовые шары фонарей. В зале ожидания исчезли старые дощатые перегородки, явив отполированные деревянные скамьи. Сверкающее кассовое окно ошарашивало своей новизной. Пожалуй, путешествия не так уж гадки, подумал Мэйкон. Возможно, раньше он заблуждался. В душе его проклюнулась надежда.
Но едва он захромал к выходу на перрон, как его захлестнуло одинокостью, извечно сопровождавшей его в поездках. Он виделся себе единицей в скоплении двоек и троек. Вон у прилавка справочной группа самоуверенных парней с рюкзаками и спальными мешками. А вон семейство, занявшее всю скамью, – родители и четыре нарядные дочки, которым не очень уютно в еще необмятых клетчатых пальтишках и шляпках с лентами; сразу видно: едут в гости к бабушке с дедушкой. Даже одиночки – пожилая дама, утянутая в корсаж, блондинка в окружении дорогих кожаных чемоданов – выглядели не одинокими.
Мэйкон сел на скамью. Объявили прибытие поезда в южном направлении, и ползала кинулось к выходу; чуть позже следом непременно прогалопирует запыхавшаяся встрепанная тетка, обремененная уймой сумок и узлов. На лестнице уже толкались прибывшие пассажиры. У всех слегка изумленное выражение людей не от мира сего. Вот женщину встречает муж с младенцем на руках: чмокнул в щеку и сразу сунул ей ребенка, словно тяжкую обузу. Девушка в джинсах вышла на лестничную площадку, увидала другую девушку в джинсах, обняла ее и заплакала. Мэйкон искоса подглядывал, фантазируя причину слез. (Приехала на мамины похороны? Сорвалось бегство с любовником?)
Объявили посадку на его поезд, он взял сумку и захромал следом за семейством с множеством дочек. На перроне его встретил порыв холодного свежего воздуха. Похоже, на этих платформах ветер свищет в любую погоду. Самой маленькой девочке наглухо застегнули пальто. Вдали показался поезд, медленно вырисовывавшийся из точки желтого света.
Оказалось, народу ехало изрядно. Оставив надежду отыскать пустое отделение, Мэйкон подсел к молодому толстяку с портфелем. И на всякий случай приготовил «Мисс Макинтош».
Поезд дернулся, потом передумал, затем снова дернулся и поехал. Не сказать что плавно, а словно спотыкаясь о ржавые наросты на рельсах. Навстречу побежали, тотчас пропадая, городские виды: путаница домов, пустыри в увядшей траве, негнущееся белье на веревках, прихваченное заморозком.
– Жвачку? – предложил попутчик.
– Нет, спасибо, – отказался Мэйкон и поспешно раскрыл книгу.
Примерно через час пути веки его отяжелели. Мэйкон откинулся на сиденье. Он хотел просто дать отдых глазам, но, видимо, заснул. Очнулся он, когда проводник объявил Филадельфию. Мэйкон рывком выпрямился, успев подхватить книгу, соскользнувшую с коленей.
Попутчик что-то писал, приспособив портфель вместо стола. Очевидно, бизнесмен – один из тех, кому адресовались путеводители. Забавно, Мэйкон не представлял себе своих читателей. А чем конкретно занимаются бизнесмены? Этот что-то вписывал в карточки, время от времени заглядывая в брошюру с изобилием диаграмм. На одной диаграмме страницу пересекали черные грузовички – четыре, семь, три и половинка грузовика. Она выглядела жалким уродцем.
Перед конечной остановкой Мэйкон сходил в туалет в торце вагона – не идеальный, но все же уютнее любого из тех, что будут в Нью-Йорке. Вернувшись на место, убрал «Мисс Макинтош» в сумку.
– Едем в холод, – сказал попутчик.
– Видимо, так, – сказал Мэйкон.
– Прогноз обещает заморозки и ветер.
Мэйкон промолчал.
Он всегда путешествовал без пальто, лишней поклажи, но вниз поддевал фуфайку и кальсоны. Холод – наименьшая из предстоящих забот.
В Нью-Йорке пассажиры кинулись врассыпную, точно горошины из стручка. Не поддаваясь общей спешке, Мэйкон размеренно пробрался сквозь толчею, одолел темную лязгающую лестницу и вновь угодил в толпу, гуще прежней. Бог мой, где эти женщины раздобыли свои наряды? Вот одна в мохнатом меховом вигваме и сапогах «под леопарда». Другая в желтом комбинезоне автомеханика, только кожаном. Крепче ухватив сумку, Мэйкон протолкался к двери на улицу, где остервенело ревели клаксоны, а воздух был сер и пахуч, как нутро давно потухшего камина. Мэйкон считал Нью-Йорк зарубежьем, от которого неизменно брала оторопь: намертво сосредоточенные водители, шустрые пешеходы, не глядя по сторонам, торят путь через любые препятствия.
Он окликнул такси и, забравшись на изодранное скользкое сиденье, назвал адрес. С места в карьер водитель стал рассказывать о своей дочке.
– Ей, вишь ты, тринадцать, – говорил он, вклиниваясь в поток машин, – и у ней в каждом ухе по три дырки, уже с сережками, так теперь она вознамерилась проколоть верхушки ушей. В тринадцать-то лет! – Неизвестно, расслышал ли он адрес. Однако ехал бодро. – Я и насчет первых-то дырок возражал. Ты что, говорю, не читала Энн Лэндерс? Дырки в ушах, пишет она, это издевательство над собственным телом. Или это не она? Да нет, она, кажется. Давай уж тогда и в нос кольцо, как африканцы, чего уж там? Это я дочке говорю. А она мне: «А что? Кольцо в носу плохо, что ли? Пожалуй, я так и сделаю». И ведь с нее станется. Станется с нее. А четвертая дырка-то получается в хрящике, и даже не все эти, что уши-то дырявят, за это берутся. Нет, это чокнуться можно! Хрящик-то – совсем другой коленкор, это тебе не мягкая мочка.
Мэйкон почувствовал себя невидимкой. Казалось, таксист говорит сам с собою, возможно, он начал тираду еще до того, как посадил Мэйкона, и продолжит ее, когда его высадит. Может, его, Мэйкона, вообще нет в этом такси? В поездках подобные мысли охватывали часто.
– Хм, – от полной безысходности произнес Мэйкон.
Удивительно, шофер тотчас смолк. Затылок его был весь внимание. Пришлось продолжить.
– А вы ее чем-нибудь напугайте, – сказал Мэйкон.
– Это чем же?
– Ну… скажите, мол, знаете девочку, у которой уши отвалились.
– Она на такое не поведется.
– А вы научно обоснуйте. Дескать, проколотый хрящ моментально вянет.
Таксист хмыкнул. И клаксоном шугнул продуктовый фургон.
– Ты только представь, скажите, что всю жизнь тебе придется носить одну прическу. Прятать увядшие уши.
– Думаете, она поверит?
