– Хотя… – протянул Чарлз.
– Хотя, – повторил Мэйкон.
Все решило лицо Джулиана, расплывшееся в радостной ухмылке. Мэйкон потянулся к краю стола и снял трубку.
– Слушаю, – сказал он.
– Мэйкон?
Звонила Сара.
Мэйкон глянул на остальных и повернулся к ним спиной.
– Да, – сказал он.
– Ну наконец-то. – Сарин голос казался странно ровным и четким. Мэйкон тотчас ее представил: в его старой рубашке, она сидит, обхватив себя за голые колени. – Я пыталась до тебя дозвониться, а потом сообразила, что ты, наверное, ужинаешь со своими.
– Что-нибудь случилось? – спросил Мэйкон.
Он почти шептал. Видимо, Роза догадалась, кто звонит, потому что вдруг о чем-то оживленно заговорила.
– Что? Тебя плохо слышно, – сказала Сара.
– У тебя все в порядке?
– Чей это там голос?
– Джулиан пришел.
– А! Привет ему. Как там «Сьюки»?
– Кто?
– Лодка его, господи.
– Все хорошо, – сказал Мэйкон. Или надо сказать «с ней все хорошо»? Насколько он знал, «Сьюки» покоилась на дне Чесапикского залива.
– Я вот чего звоню – хорошо бы нам поговорить. Может, как-нибудь вместе поужинаем?
– А, да. Конечно.
– Завтра сможешь?
– Вполне.
– А где?
– Наверное, в «Старой бухте».
– Ну да. Разумеется. – Сара вздохнула или рассмеялась, Мэйкон не разобрал.
– Я предлагаю «Старую бухту», потому что туда можно дойти пешком, – сказал он. – Только поэтому.
– Ладно, давай прикинем. Ты ужинаешь рано. В шесть годится?
– Прекрасно, в шесть.
Мэйкон повесил трубку и обнаружил, что Роза затеяла лингвистическую дискуссию. Она притворилась, будто не заметила нового участника в его лице. Поразительно, сокрушалась Роза, какой неряшливой стала разговорная речь. Все запросто говорят «широкие массы», не замечая тавтологии. А слово «шовинизм» используют только в значении «мужское превосходство», напрочь позабыв его этимологию. Невероятно, подхватил Чарлз, но газеты пишут, что кинозвезда путешествовала «инкогнито», хотя всякий дурак знает, что о женщине следует говорить «инкогнита». Джулиан разделял их возмущение. Просто диву даешься, поддакнул он, с какой легкостью народ швыряется словом «недостоверно», хотя на свете мало что и впрямь враждует с достоверием.
– С достоверностью, – поправил Мэйкон, но тут мгновенно влезла Роза, будто его здесь и не было:
– О, как я вас понимаю! Слова обесцениваются, да?
Точно девочка, она комкала подол прямой серой юбки. Можно подумать, ее никогда не учили, что нельзя доверять посторонним.
Чтобы попасть в «Старую бухту», пришлось взобраться на крыльцо. Прежде Мэйкон его вообще не замечал, не говоря уж о том, что не обращал внимания на ступени из безупречно гладкого мрамора, на которых в любую секунду могли заскользить костыли. Затем пришлось одолеть тяжелую входную дверь. Мэйкон слегка торопился, потому что Роза, его подвозившая, свернула не туда и было уже пять минут седьмого.
В холле стояла кромешная тьма. Чуть светлее было в обеденном зале, где на столах горели свечи в колбах. Мэйкон вгляделся во мрак.
– У меня назначена встреча, – сказал он администраторше. – Моя дама уже здесь?
– Не приметила, дорогуша.
Мимо чана с квелыми лобстерами, мимо двух старушек в церковных шляпках, прихлебывавших нечто светло-розовое, она повела Мэйкона через раздолье незанятых столиков. Для ужина было слишком рано, все посетители еще сидели в баре. Скатерти на столах, расставленных очень тесно, свисали до пола. Мэйкон представил, как костылем цепляет скатерть, сметая со стола сервировку вместе со свечой, вспыхивает темно-малиновый узорчатый ковер, от любимого заведения деда (вполне возможно, и прадеда) остается лишь груда обожженных железных корзинок для крабов.
– Потише, мисс! – взмолился Мэйкон, но атлетического сложения администраторша в открытом платье для кадрили и прочных башмаках на белой каучуковой подошве не замедлила шаг.
Мэйкон обрадовался, что его посадили в углу, – было куда поставить костыли. Но едва он собрался прислонить их к стене, как администраторша объявила:
– Эти штуки я заберу, милочек.
– Здесь они никому не помешают.
– Я отнесу их в вестибюль, сладкий мой. Такие правила.
– У вас есть правила для костылей?
– Другие гости могут о них споткнуться, лапушка.
Это казалось маловероятным, поскольку два других посетителя сидели в противоположном конце зала, но Мэйкон отдал костыли. Пожалуй, без них даже лучше. У Сары не создастся впечатление (хотя бы на первый взгляд), что без нее он развалился на части.
Оставшись в одиночестве, Мэйкон поддернул манжеты рубашки, чтобы выглядывали ровно на четверть дюйма. Он пришел в сером твидовом пиджаке и серых фланелевых брюках, старых, у которых было не жалко отрезать штанину. Чарлз съездил за ними к нему домой, Роза их, так сказать, укоротила, а потом подровняла Мэйкону волосы. Портер одолжил свой лучший полосатый галстук. Родные так о нем пеклись, что Мэйкону почему-то стало грустно.
В дверях появилась администраторша, за ней шла Сара. На миг оглушило узнаванием, так бывает, когда вдруг мельком увидишь свое отражение в зеркале. Ореол локонов, мягкие складки пальто, решительная пружинистая походка, четкий стук каблуков рюмочкой – как же он все это забыл?
Мэйкон привстал. Она его поцелует? Или, не дай бог, ограничится сдержанным рукопожатием? Нет, ни то ни другое, она выбрала наихудший вариант: обошла стол и на секунду прижалась щекой к его щеке, как при встрече с просто знакомым на вечеринке.
– Здравствуй, Мэйкон, – сказала Сара.
Он молча указал ей на стул напротив себя. С усилием сел сам.
– Что с ногой? – спросила Сара.
– Да так… упал.
– Сломал?
Мэйкон кивнул.
– А с рукой что?
Он глянул на свою руку:
– Да это пес цапнул. Но уже почти зажило.
– Я не про эту руку.
Другая рука его была забинтована.
– Ах, это. Чепуха, царапина. Помогал Розе соорудить кошачий лаз.
Сара его разглядывала.
– Да все нормально! – сказал Мэйкон. – Знаешь, в гипсе мне довольно удобно. Как-то привычно даже. Я вот думаю, может, я уже ломал ногу в какой-нибудь прежней жизни?
Подошла официантка:
– Из бара вам что-нибудь принести?
Она высилась над ними, блокнот и карандаш наизготовку. Сара начала поспешно листать меню.
