– Ага. А что за дело?
Мэйкон насторожился.
– Ну какое? – не отставал Джулиан. – Химчистка? Ремонт обуви?
– Самое обычное дело. Ничего особенного.
– Скобяная лавка? Аптека?
– Нет.
– А что?
– Ну… ей нужна «Мебельная кормежка».
Джулиан так сильно качнул кресло, что, казалось, сейчас опрокинется. По правде, Мэйкон ему этого желал.
– Сделай милость, – сказал Джулиан, – как-нибудь пригласи меня на ваш семейный ужин.
– Мы, знаешь ли, не очень общительны.
– Не надо никаких разносолов. Просто ваш обычный ужин. Что вы обыкновенно едите? Или я сам что-нибудь принесу. Собаку можно запереть… как его там?
– Эдвард.
– Ха! Эдвард. Вот и скоротаем вечерок.
– Ну ладно, – неопределенно промямлил Мэйкон, ухватываясь за костыли.
– Давай я тебя провожу, вместе подождем твою сестру.
– Лучше не надо. – Мэйкон не хотел, чтобы Джулиан увидел Розину круглую шляпку.
Он подковылял к тротуарному бортику и развернулся в сторону, откуда должна была появиться Роза. Видимо, опять заплутала. Нога в носке, натянутом на гипс, уже начала мерзнуть.
Беда в том, думал Мэйкон, что Джулиан не изведал горестей. На румяном жизнерадостном лице его свою печать оставили только солнечные ожоги, его ничто не интересовало, один лишь до нелепого неэффективный способ передвижения. Недолгое супружество его закончилось дружески. Детей он не завел. Мэйкон не хотел выглядеть предвзятым, но не мог избавиться от мысли, что бездетные люди так и не стали взрослыми. Они казались какими-то не вполне… реальными.
Неожиданно он представил, как доберман сшиб Мюриэл с крыльца. Рука ее безжизненно повисла – уж ему-то ведом свинцовый облик сломанной конечности. Но Мюриэл на нее даже не взглянула. Измазанная, всклокоченная, оглушенная, она вскинула здоровую руку и приказала: «Не вздумай».
Утром она пришла: копна волос под газовой косынкой, руки в глубоких карманах пальто. Эдвард перед ней заплясал. Мюриэл выставила указующий перст. Пес сел, она нагнулась за его поводком.
– Как ваш малыш? – спросил Мэйкон.
– Что? – обернулась Мюриэл.
– Ведь он захворал?
– Кто вам сказал?
– Вчера я звонил в клинику.
Мюриэл буравила его взглядом.
– Что с ним? Гриппует?
– Видимо, да, – помолчав, сказала она. – С желудком непорядок.
– Осень, немудрено.
– Зачем вы позвонили? – спросила Мюриэл.
– Выяснить, почему Эдвард отказывается лежать.
Мюриэл перевела взгляд на Эдварда. Задумчиво намотала поводок на ладонь.
– Я топаю, но он не слушается, – сказал Мэйкон. – Что-то не так.
– Я же говорила, упрямится.
– Но я бьюсь уже два дня, а толку ноль…
– Чего вы хотите? Я вам волшебница, что ли? Я-то здесь при чем?
– Я вас не обвиняю…
– Да нет, обвиняете. Говорите, что-то не так, названиваете в клинику…
– Я просто хотел…
– Вам странно, что я не сказала про Александра, да?
– Про кого?
– Считаете меня ненормальной мамашей?
– Что? Нет, погодите…
– Теперь вы знаете, что у меня ребенок, и я вам стала неинтересна. Вы прям такой: нечего с ней связываться, она вон про ребенка утаила. Неужто не ясно, почему я сразу не сказала? Видите, что получилось?
Мэйкон не уловил ее логики, но сейчас его больше занимал Эдвард. Шерсть на загривке его дыбилась тем сильнее, чем выше взлетал пронзительный голос Мюриэл. Плохой знак. Очень плохой знак. Верхняя губа Эдварда медленно приподнялась. Он зарычал, вначале чуть слышно, потом все громче.
Мюриэл на него глянула и смолкла. Казалось, пес ее ничуть не встревожил. Она лишь дважды топнула. Однако Эдвард не только не лег, но встал на лапы. Шерсть на загривке уже вздыбилась отчетливым бугром. Уши прижались к голове. Весь абрис его как будто изменился.
– Лежать, – спокойно сказала Мюриэл.
Пес взвыл и прыгнул, целя ей в лицо. Из пасти, жутко ощерившейся сверкающими клыками, летели клочья пены. В ту же секунду Мюриэл второй рукой перехватила поводок и вздернула Эдварда над полом. Рык осекся, сменившись этаким бульканьем.
– Он задохнется! – крикнул Мэйкон.
Эдвард странно заквохтал.
– Прекратите! Хватит! Вы его задушите!
Но Мюриэл держала пса на весу. Глаза его закатились. Мэйкон дернул Мюриэл за рукав ворсистого пальто, на ощупь показавшегося шкурой живого существа. Мюриэл выпустила Эдварда. Пес бесформенной кучей рухнул на пол, ноги его подломились, голова запрокинулась.
– Эдвард! – Мэйкон кое-как пригнулся к собаке. – Эдвард! Господи, он умер!
Эдвард приподнял голову и вяло облизнулся.
– Видели? Когда собаки облизываются, это знак, что они сдаются, – обрадовалась Мюриэл. – Так меня учили в «А ну-ка, псина».
Мэйкон выпрямился. Его трясло.
– Когда они облизываются, это хорошо, а вот когда наступают вам на ногу – это плохо, – сказала Мюриэл. – Вроде как тайный язык, верно?
– Больше никогда, никогда так не делайте, – выговорил Мэйкон.
– А?
– И вообще сюда больше не приходите.
Повисло тягостное молчание.
– Что ж, прекрасно. – Мюриэл туже затянула косынку. – Хозяин – барин. – Она аккуратно обошла Эдварда и открыла входную дверь. – Вам нужна неуправляемая собака? Воля ваша.
– Лучше уж брехливый пес, чем изуродованный тихоня, – сказал Мэйкон.
– Вас устраивает собака, которая искусает ваших знакомых, наградит шрамами соседских детей и втянет вас в судебные тяжбы? Собака, которая ненавидит весь белый свет? Вредная, скверная и злая? Готовая всех загрызть?
Мюриэл вышла на крыльцо и закрыла за собой сетчатую дверь. Потом обернулась, сквозь сетку в упор посмотрела на Мэйкона:
– Похоже, так оно и есть.
В прихожей Эдвард заскулил, глядя ей вслед.
Глава восьмая
Дни стали короче и холоднее, деревья сбросили океаны листвы, однако умудрились избежать наготы; казалось, они только того и ждут, чтобы ты закончил сгребать палые листья и отвернулся, готовые в тот же миг вновь укрыть лужайку огромным желто-оранжевым покрывалом. Чарлз и Портер съездили к Мэйкону поработали граблями во дворе, включили автоматический режим отопления, заколотили подвальное окно. Там вроде бы все в порядке, отрапортовали они. Мэйкон без особого интереса выслушал их доклад. На следующей неделе ему снимали гипс, но никто не спрашивал, когда он собирается домой.
