Роза обработала ранки меркурохромом. В местах укуса ладонь опухла и посинела.
– Пес привык спать со мной, – сказал Мэйкон. – Он никогда не жил один.
Кроме того, по натуре Эдвард был добрый, просто слегка взбалмошный. Он чувствовал настроение Мэйкона, любил его и всюду ходил за ним хвостом. Зигзагообразный рисунок на лбу придавал ему озабоченный вид. Заостренные уши, большие и бархатистые, были несравнимо выразительнее, чем у других собак: в минуты радости они торчали в разные стороны, словно крылья аэроплана. И пахло от него неожиданно приятно – он источал сладковатый запах любимого свитера, который нестираным пролежал в комоде.
И еще он был собакой Итана.
Когда-то Итан его расчесывал, купал, они вместе возились на полу; бывало, Эдвард задирал лапу, чтобы поскрести за ухом, а Итан на полном серьезе ему предлагал: «Позволь, я тебе почешу». Каждый день они смотрели в окно, дожидаясь дневной газеты; едва ее доставляли, Итан командовал: «Неси!» – и пес, мелькая пятками, радостным наметом летел по лужайке. Схватив газету, Эдвард на секунду замирал и оборачивался, проверяя, следят ли за ним, а затем с невероятно важным видом шествовал обратно и притормаживал перед зеркалом в прихожей, чтоб на себя полюбоваться. «Задавака», – ласково говорил Итан. Когда Итан готовился бросить теннисный мячик, Эдвард приходил в такой восторг, что вилял не только хвостом, но всем задом. От футбольного мяча он вообще терял голову – свирепо рыча, трепал его и бодал, загонял в живую изгородь, а Итан смеялся, и смех его, такой живой, звонкий и чистый, плыл в теплом вечернем воздухе.
– Я просто не смогу, – сказал Мэйкон.
Роза так нежно забинтовала ему руку, что он ничего не почувствовал, и, подоткнув кончик бинта, взяла пластырь.
– Может, отправить его в дрессировочную школу? – сказала она.
– Там учат всяким мелочам – «к ноге!» и прочему, – возразил Портер. – У нас тут дело серьезнее.
– Вовсе нет! – вскинулся Мэйкон. – Это все чепуха. Женщина из «Мяу-Гав» прекрасно с ним поладила.
– Что за «Мяу-Гав»?
– Пансион, он там жил, пока я был в Англии. Та женщина просто влюбилась в него. Предлагала позаниматься с ним.
– Так позвони ей, чего ты?
– Наверное, позвоню.
Конечно, он не стал звонить. Женщина какая-то странная. Сейчас не до того.
В воскресенье утром Эдвард разодрал сетчатую дверь, пытаясь добраться до пожилого соседа, который хотел одолжиться гаечным ключом. Днем он набросился на Портера, не желая выпускать его из дома, и тому пришлось тайком выбираться черным ходом.
– Это возмутительно! – заявил Портер. – Мэйкон, когда ты наконец позвонишь в свой «Кит-Кэт» или как его там?
По воскресеньям «Мяу-Гав» наверняка не работает, отговорился Мэйкон.
В понедельник на прогулке Эдвард кинулся на утреннего бегуна и, дернув поводок, уронил Розу. Домой она вернулась с ободранной коленкой.
– Ты еще не звонил в «Мяу-Гав»? – спросила сестра.
– Нет пока, – сознался Мэйкон.
– Пожалуйста, объясни мне кое-что, – очень спокойно сказала Роза.
– Что именно?
– Почему ты пускаешь это на самотек?
В том-то и дело, что Мэйкон не мог объяснить. Он и сам зашел в тупик. Выходки Эдварда бесили, но он воспринимал их этакой божьей карой. И был бессилен перед ними. Когда чуть позже пес подошел к нему с изжеванным ремнем Портера, свисавшим из пасти, Мэйкон только вздохнул:
– Ох, Эдвард…
Он сидел на диване, засмотревшись на особенно душераздирающую сцену в Розиной мыльной опере. И поймал на себе Розин взгляд. Очень странный взгляд. В нем читался не укор, а скорее… Как назвать-то? Безнадежность. Да, вот точное слово. Вот так же она смотрела бы на, скажем, одурманенную развалину в человеческом обличье, бесцельно бредущую по улице. Взгляд ее говорил, что бедолаге уже ничем не поможешь.
– Ветклиника «Мяу-Гав».
– Могу я… э-э… попросить Мюриэл?
– Минуту.
Мэйкон ждал, опершись на шкаф (он воспользовался телефоном в кладовой). В трубке два женских голоса обсуждали укол от бешенства Пушистику Коэну. Потом возник голос Мюриэл:
– Алло?
– Это Мэйкон Лири. Вы меня, наверное, не помните…
– О, Мэйкон? Привет! Как там Эдвард?
– Знаете, неважно.
Мюриэл поцокала языком.
– На всех кидается. Рычит, кусается, жует вещи…
– Вам сосед сказал, что я к вам заезжала?
– Что? А, да, сказал.
– Как раз на вашей улице я выполняла одно поручение. Это у меня подработка такая. «Джордж» называется. Круто, да?
– Не понял?
– «Джордж». Название моей фирмы. Я сунула листовку вам под дверь. Пусть это сделает Джордж, сказано там, и за все проставлены цены: встреча в аэропорту, услуги шофера и курьера, покупки… Дороже всего покупка подарков, поскольку приходится полагаться на собственный вкус. Вы листовку не видели? Вообще-то я просто так к вам заглянула. А сосед сказал, вас давно не видно.
– Я ногу сломал.
– Вот незадача!
– Одному мне было не справиться…
– Вот и позвонили бы Джорджу.
– Какому Джорджу?
– Ну в фирму мою! Я ж только что рассказала.
– Ах да.
– И вам не пришлось бы покидать такой хороший дом. Он мне понравился. Вы там с женой жили, да?
– Ну да.
– Удивительно, как она согласилась его отдать.
– Понимаете, я уже на пределе, и вот подумал, не могли бы вы помочь с Эдвардом?
– Конечно, могу!
– Ну вот и замечательно.
– Я занимаюсь всем: поиск и тревога, поиск и спасение, бомбы, наркотики…
– Наркотики?
– Охранная натаска, боевая натаска, распознавание отравы, избавление от страха перед человеком…
– Погодите, для меня это темный лес.
– Я даже обучаю раздвоению личности.
– Как это?
– Когда с вами собака – лапушка, а всех прочих рвет в куски.
– Наверное, это выше моего понимания.
– Да ладно вам!
– У нас совсем небольшая проблема. Он виноват лишь в том, что хочет меня защитить.
– Это может зайти чересчур далеко, – сказала Мюриэл.
– Он как будто говорит: «За дверью джунгли, – попробовал пошутить Мэйкон. – Там опасно. Я в этом разбираюсь лучше тебя, Мэйкон».
– Вот как? Вы позволяете ему называть вас по имени?
– Ну…
– Надо обучить его почтительности. Я буду приходить пять-шесть раз в неделю, пока не достигнем результата. Начну с основ, так оно всегда: «сидеть», «рядом»… Моя цена – пять долларов за урок. Вам льгота. Обычно я беру десять.
