Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: громкое заявление о том, что предметы эти пролежали там «самое меньшее три-четыре недели», с точки зрения фактов, совершенно голословно. С другой стороны, очень маловероятно, что вещи эти могли пролежать в этих зарослях незамеченными больше недели. Тот, кто хоть немного знаком с окрестностями Парижа, знает, что найти уединение здесь можно только лишь на большом расстоянии от его предместий. Невозможно себе представить, что где-то еще сохранились укромные места, в которых достаточно долго никто не появляется, не говоря уж о местах, еще вовсе не обследованных. Любой, кого в душе тянет к природе, но кто прикован цепями долга к этому пыльному, раскаленному огромному городу, пусть любой из таких людей может попытаться, хотя бы даже в рабочий день, найти желанное одиночество среди прекрасных мест первозданной природы, непосредственно окружающих нас. Да он на каждом шагу будет слышать чей-то голос или натыкаться на какую-нибудь подозрительную личность или шумную компанию гуляк. Напрасно такой человек попытается скрыться за самыми густыми зарослями. Именно здесь собирается самая опустившаяся голытьба, именно эти храмы чаще всего подвергаются поруганию. С болью в сердце наш странник поспешит обратно в грязный Париж, посчитав его местом менее отвратительным, поскольку в этой клоаке вся грязь и мерзость, по крайней мере, привычное дело. Но если даже в рабочие дни в окрестностях города настолько людно, можно представить, что творится там по воскресеньям! Именно тогда, освободившись от обязанности трудиться или потеряв возможность совершать обычные преступления, городское отребье устремляется на природу, но не из-за любви к деревне, которую они в душе презирают, а для того чтобы удалиться от ограничений и условностей, принятых в обществе. Таким людям свежий воздух и зелень деревьев нужны гораздо меньше, чем полная свобода действий, которую может дать деревня. Здесь, в каком-нибудь придорожном трактире или в глуши густых зарослей, где их не видит никто, кроме таких же дружков, они предаются своим противоестественным и извращенным оргиям – порождению вольницы и спиртных напитков. Я не скажу ничего такого, что не очевидно для любого беспристрастного наблюдателя, когда повторю: иначе как чудом не назовешь обстоятельства, способные привести к тому, что обнаруженные вещи остались бы не найденными достаточно долгое время (от одного воскресенья до другого) в любой точке в непосредственной близости от Парижа.
Однако есть и другие причины подозревать, что эти вещи были подброшены в чащу специально, чтобы отвлечь внимание от настоящего места преступления. И для начала позвольте мне обратить ваше внимание на дату обнаружения вещей. Сопоставьте ее с пя́той датой моих газетных выдержек. Вы увидите, что найденными вещи оказались почти сразу же после того, как в вечернюю газету стали приходить письма. Хоть написаны они явно разными людьми, смысл их сводится к одному, viz: в них отстаивается мысль, что преступление совершено группой лиц рядом с заставой дю Руль. Нет, конечно же, я не подозреваю, что мальчишки обнаружили в зарослях вещи убитой благодаря этим письмам или тому вниманию, которое они к себе привлекли; я считаю, что они не отыскали их раньше, потому что до того времени в тех зарослях вещей просто не было, их подбросили туда сами авторы данных писем только после того или незадолго до того, как письма пришли в газету.
Эта чаща необычная, очень необычная. Она необычна своей густотой. За непроницаемой стеной из кустов и деревьев в ней находятся три странных камня, образующие сиденье со спинкой и подставкой для ног. И эта чаща, это нерукотворное произведение искусства, всего в нескольких шагах от дома мадам Делюк, сыновья которой часто ходят туда за корой сассафраса
[76]. Можно ли сомневаться, что хотя бы раз в день по меньшей мере один из них пробирался в этот тенистый природный зал, чтобы посидеть на каменном троне. Тот, кто не поддастся такому соблазну, либо никогда не был мальчишкой, либо позабыл, каково это. Я повторяю: очень трудно понять, как эти предметы могли не быть найдены в той чаще дольше одного-двух дней, давая достаточно убедительный повод подозревать, что подброшены они сравнительно недавно, хотя эта точка зрения и идет вразрез со столь уверенным и столь невежественным мнением «Солей».
Однако существуют и еще более веские аргументы в пользу того, что они были подброшены, намного более веские, чем те, которые я приводил до сих пор. Я попрошу вас обратить внимание на совершенно неестественное расположение всех этих предметов. На верхнем камне лежала белая юбка, на втором – шелковый шарфик, вокруг были беспорядочно разбросаны зонтик, перчатки и платок с именем Мари Роже. Именно так и должен был расположить эти вещи не слишком проницательный человек, который хотел разложить их естественно. Но в действительности вещи так никогда бы не легли. Я бы на месте этого человека бросил их все на землю и затоптал ногами. Вряд ли в пределах этой естественной беседки юбка и шарфик могли бы остаться на камнях, если там происходило хаотичное движение нескольких борющихся человек. «Земля вокруг этого места, – говорится в газете, – была утоптана, ветки кустов изломаны. Судя по всему, там происходила борьба». И в то же время юбка и шарфик располагались на камнях так, словно лежали на полках в магазине. «Ровные лоскуты, вырванные из платья ветками кустов, имели примерно три дюйма в ширину и шесть дюймов в длину. Один из них (со следами штопки) был оторван от нижнего края платья, второй – вырван из его середины». Здесь «Солей» по неосторожности использует фразу, которая очень настораживает. Да, действительно, похоже, что эти полоски были «оторваны», но только сделано это было не случайно колючками кустов, а намеренно и руками. Лишь очень редко происходит, чтобы какой-то кусок «отрывался» от одежды такого рода, зацепившись за колючку. Ткани, из которых шьются подобные предметы одежды, имеют такую структуру, что колючка или, скажем, гвоздь, попав в них, разрывает их прямоугольно, дает два продольных направления разрыва, расположенных под прямым углом и встречающихся в том месте, где вошла колючка. Невозможно себе представить, как при этом какой-то лоскут может быть «вырван» прямой полоской. Я никогда не видел, чтобы такое происходило, вы, вероятно, тоже. Для того чтобы вырвать кусок из такой ткани, почти всегда требуется приложить две разные силы, идущие в противоположных направлениях. Если бы ткань имела два края (например, если бы нам потребовалось вырвать лоскут из носового платка), вот тогда и только тогда, хватило бы одной силы, чтобы оторвать ленту от угла вдоль края. Но в нашем случае речь идет о платье, которое имеет только один край. Чтобы вырвать кусок из его середины, где вообще нет края, понадобилось бы чудесное вмешательство, расположившее колючки куста в нужном порядке. Ни одна колючка сама не могла бы такого сделать. Но даже там, где край присутствует, для этого потребовалось бы две колючки: одна, рвущая ткань в двух направлениях, вторая – в одном, и то, при условии, что край платья не подрублен. Если же край подогнут и подшит, о том, чтобы вырвать из такого платья ровный лоскут, не может быть и речи. Итак, мы видим многочисленные и немалые трудности, которые возникают, если речь заходит о том, чтобы вырвать из ткани ровный кусок посредством простых «колючек», но тем не менее нас призывают поверить, что такое чудо произошло не один, а несколько раз. К тому же «один из них был оторван от нижнего края платья», а второй – «вырван из его середины»! То есть каким-то образом был вырван кустом из части платья, которая лишена края! Я думаю, мы имеем полное право не поверить, что подобное могло произойти. Тем не менее все эти сомнения, вместе взятые, дают меньший повод для подозрений, чем сам тот удивительный факт, будто убийцы, достаточно осторожные, чтобы избавиться от трупа, не додумались убрать с места преступления вещественные доказательства. Но вы неправильно меня поняли, если думаете, будто я хочу доказать, что убийство произошло не в этой чаще, а где-то в другом месте. Возможно, там что-то и случилось, скорее всего, то, о чем рассказала мадам Делюк, но на самом деле это не так уж важно. Наша задача заключается не в том, чтобы разыскать место, а в том, чтобы выяснить, кто убил Мари Роже. То, о чем я сейчас говорил – хоть я и уделил этому столько внимания, – имело целью, во-первых, указать на глупость «Солей», которая делает такие поспешные и необдуманные заявления, и во-вторых (и это главное), заставить вас задаться вопросом: было это убийство совершено бандой или одним человеком?
