Она надеется, что взаправдашние слезы и дурацкая манера говорить усыпят подозрения, как когда-то Щенок обманывал радар. По слухам, инспекторы теперь применяют декодеры ДНК. Остается только уповать, что до больницы нововведения еще не добрались.
Медперсонал бросает все и спешит к ним на помощь. В мгновение ока Дилана перекладывают на каталку и увозят за дверь с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».
– Он поправится? – спрашивает Риса в неподдельной панике. – Наших родителей нет в городе? И мы совсем растерялись?
– Милочка, мы позаботимся о твоем брате, – ласково уверяет ее медсестра. – Не волнуйся. – Она бросает взгляд на Киану, у которой вся одежда в крови Дилана, и спешит в реанимацию.
Двери за ней закрываются, и Риса катит кресло к регистрационной конторке. В руках у нее сумочка с фальшивыми документами, тщательно уложенными так, чтобы казались напиханными как попало: нужно же изобразить перепуганную никчемушку.
– Ладно, с документами разберемся позже. – Регистратор машет рукой и переходит к следующему по очереди.
Они ждут уже час – никаких известий. Киана ходит туда-сюда, не обращая внимания на призывы Рисы успокоиться. Хотя это им на руку, хорошо согласуется с легендой. Наконец появляется медсестра, та же, что разговаривала с Рисой. На глазах у женщины слезы, и у Рисы падает сердце, точно Дилан, о существовании которого она узнала лишь сегодня, действительно ее брат.
– Милочка, увы, новости плохие. Тебе нужно готовиться к худшему.
Риса сжимает колеса своего кресла, чувствуя, как что-то закипает у нее внутри, словно в душе бьет бурлящий ключ отчаяния. Киана обхватывает голову руками.
– Мне очень жаль, – продолжает медсестра, – но твой брат сильно пострадал. Мы сделали все, что в наших силах…
Риса потрясенно смотрит на медсестру. Та успокаивающе поглаживает руку девушки.
– Я даже представить себе не могу, каково тебе сейчас. Нужно сообщить твоим родителям. Мы пытались дозвониться по номерам, которые ты дала, но никто не берет трубку. Есть другой способ связи?
Риса качает головой. Она смотрит в пол, волосы свесились на лицо.
– Ну что ж, – произносит медсестра, – будем продолжать попытки. А пока, если у вас есть еще кто-то, кому вы можете позвонить…
– Можно нам побыть наедине? – тихо спрашивает Риса.
– Конечно, милочка.
Медсестра ласково пожимает ей руку и возвращается в реанимацию, где тело Дилана дожидается, когда его заберут несуществующие родители. Риса смахивает слезы, пытаясь утешиться тем, что сделала все возможное.
– В точности, как в прошлый раз, – говорит Киана.
Риса поднимает глаза на Киану. Неужели в прошлый раз было точно так же?
– Киана… Ты в курсе, что больницы нужно каждый раз менять?
Судя по выражению лица Кианы, она не в курсе.
– Разве когда ЧП надо не в ближайшую больницу ехать? – спрашивает она.
В душе Рисы надежда борется со страхом.
– Ты уже встречала здесь эту медсестру?
– Кажется, да. Один раз точно. Что, это плохо, да?
– И да, и нет. Погоди, я скоро вернусь.
Риса катит кресло к двери с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН» и проталкивается между пружинными створками. За дверью тянется неуютный коридор, освещенный ярче приемного покоя.
Через неотложку проходят сотни людей, но подростков, родителям которых никак не удается дозвониться, а «братья» или «сестры» исчезают сразу после объявления о смерти пациента, не так уж много. Эта медсестра, конечно, узнала Киану – в этом Риса совершенно уверена. Отсюда следует, что спектакль здесь разыгрывают не только они.
– Эй, тебе сюда нельзя, – слышится откуда-то из глубины коридора.
Риса не слушает. Она заезжает в большую палату, на двери которой написано «ПОСЛЕОПЕРАЦИОННАЯ». Помещение разделено занавесками на отсеки, в каждом из которых стоит по койке. Риса раздвигает одну занавеску за другой. Пустая кровать. Старуха. Еще одна пустая кровать, и вот, наконец, Дилан Сирота, весь в бинтах, к руке тянется трубка аппарата жизнеобеспечения. Мальчик без сознания, но монитор показывает стабильные, ровные удары сердца. Вот тебе и мертв!
Тут сзади подлетает медсестра и разворачивает кресло Рисы. Давешних слез на глазах женщины как не бывало.
– Немедленно убирайся, не то охрану позову!
Риса блокирует тормоз, теперь кресло с места не сдвинешь.
– Вы сказали, что он мертв!
– А ты сказала, что он твой брат.
– Мы забираем его и уходим, – заявляет Риса решительным голосом, который подчинил бы себе кого угодно, если бы эта решительность на чем-то основывалась. К сожалению, сейчас не тот случай.
– Он нетранспортабелен. А если бы и был, я позволила бы забрать его только Инспекции по делам несовершеннолетних.
– Так вот что вы сделали с двумя другими? Сдали инспекторам?
– Куда я их сдала – это мое дело, – ледяным тоном отрезает медсестра.
– По крайней мере, могу я знать – те двое живы или нет?
Медсестра несколько мгновений смотрит на нее с неприкрытой ненавистью, а затем цедит:
– Живы-то живы. Только, скорее всего, уже не целиком.
Ах, как Рисе хотелось бы встать из кресла и вмазать этой мерзавке! Они мечут друг в друга ненавидящие взгляды. Вот-вот искры полетят.
– Ты думаешь, я не знаю, что за дела творятся на этом вашем Кладбище? Еще как знаю! У меня брат – инспектор. Чудо еще, как они до сих пор не загребли вас всех и не отправили туда, где вам самое место! – Медсестра решительно тычет куда-то пальцем, наверно, в направлении ближайшего заготовительного лагеря. – Люди умирают из-за нехватки донорских органов, а ты и твои приятели из Сопротивления плевать на это хотели!
«Вот значит как», – думает Риса. Две правды, две истины, их разделяет стена. Эта женщина смотрит на нее как на преступницу, и ничто в мире не сможет поколебать ее убежденности.
– Ах, вот что! – язвит Риса. – Вы, значит, болеете душой за общество? А денежки, которые вам отваливаются, здесь ни при чем?
Женщина отводит глаза, и Риса понимает: удар попал в цель. Мораль радетельницы общественных интересов дает трещину, куда эта ханжа и проваливается.
– Катись к своим оборванцам! – шипит медсестра. – Я сделаю вид, что в глаза тебя не видела.
Не на ту напала. Риса не позволит им разобрать Дилана.
Тут в палату входит инспектор.
– Сюда! – кричит ему медсестра и обращается к Рисе: – Сию секунду убирайся из палаты, тогда я позволю тебе и твоей подружке свалить. Разобрать тебя, может, и нельзя, а вот за решетку упечь – запросто!
Но Риса и не думает ретироваться.
