Под шквал аплодисментов Кам спускается по винтовой лестнице. Походка грациозная, но совершенно естественная. Публика остается в тени – все прожекторы направлены на Кама. Юноша чувствует их жар, и хотя уже не раз бывал в этой гостиной, ему кажется, что он на сцене. Он замирает, делает глубокий вдох и спускается дальше, словно пауза была запланирована. Как будто он притворился, что позирует перед камерой, чтобы поддразнить репортеров: на этой пресс-конференции не разрешено пользоваться фото и видеоаппаратурой. Презентация первого составного человека широкой публике продумана и спланирована максимально тщательно.
Но вот собравшиеся, наконец, рассмотрели Кама, и аплодисменты стихают. Журналисты изумленно ахают, по залу бежит шепот. Кам подходит к микрофону, Роберта отступает в сторонку. Воцаряется абсолютная тишина; все глаза устремлены на Кама, на молодого человека, который, по словам Роберты, воплощает «все лучшее в человеке». Или, во всяком случае, лучшее, что было в разобранных подростках.
В напряженной тишине Кам наклоняется к микрофону и произносит:
– Вы так единодушны. Пожалуй, я могу сказать, что передо мной собранная… прошу прощения, сплоченная группа.
Отовсюду доносятся смешки. Самому Каму странно слышать собственный голос, многократно усиленный аппаратурой; в бархатистом баритоне звучит уверенность, которой его обладатель в действительности не ощущает. Прожекторы переводят на журналистов. Лед сломан, руки взлетают вверх.
– Приятно познакомиться, Камю, – говорит мужчина в костюме, знавшем лучшие дни. – Насколько я понимаю, вы сделаны из сотни разных людей. Это правда?
– Из девяноста девяти, – с усмешкой отвечает Кам. – Но еще для одного местечко всегда найдется.
Снова звучит смех, на этот раз более раскрепощенный. Кам кивает женщине с пышными волосами.
– Вы, безусловно… э-э… уникальное создание. – От женщины веет неприязнью, которую Кам ощущает как наплыв жара. – Каково сознавать, что вы были созданы, а не рождены?
– На самом деле я был рожден, только не весь одновременно, – возражает Кам. – И не создан, а воссоздан. Большая разница.
– Да, – добавляет кто-то другой. – Наверно, это нелегко – сознавать, что ты – первый в своем роде…
Подобные вопросы они проработали на репетициях, так что ответы Кам знает назубок.
– Каждый считает себя единственным и неповторимым, так что в этом отношении я мало чем отличаюсь от прочих.
– Мистер Компри, я специалист по диалектам, но мне никак не удается опознать ваш: произношение все время меняется.
На это Кам до сих пор не обращал внимания. Облекать мысли в слова уже достаточно сложно, а уж думать, как они звучат, попросту некогда.
– Наверное, манера говорить зависит от того, какая группа мозговых клеток работает в данный момент.
– Получается, способ вербального выражения – это программа, заложенная в ваш мозг изначально?
Они с Робертой предвидели и этот вопрос.
– Если бы я был компьютером, можно было бы говорить о программе. Но я не компьютер. Я на сто процентов состою из органики. Я – человек. В ответ на ваш вопрос могу лишь сказать, что одни мои навыки содержатся в исходном материале, другие приобретены совсем недавно, так что я буду продолжать развиваться, как любое человеческое существо.
– Но вы не человек! – выкрикивает кто-то из заднего ряда. – Вы, может, и сделаны из людей, но не больше человек, чем футбольный мяч – свинья, из кожи которой его сшили!
Что-то в этом утверждении, вернее, обвинении, задевает Кама. Бесцеремонные слова вызывают эмоции, к которым он не готов.
– Бык на арене, красный туман! – выпаливает Кам. Слова вырываются изо рта прежде, чем он успевает пропустить их сквозь свой языковой центр. Он прокашливается и находит нужные выражения: – Вы пытаетесь спровоцировать меня. Возможно, вы и прячете кинжал под складками своего плаща, но смотрите, как бы кровь не пустили вам самому!
– Это угроза?
– Не знаю. А то, что вы сказали, – оскорбление?
Толпа гудит. Репортеры довольны: запахло жареным. Роберта бросает на Кама предупреждающий взгляд, но в юноше вдруг взрывается бешенство десятков составляющих его разобранных. Оно требует выхода. Он должен его озвучить!
– Кто-нибудь еще считает меня недочеловеком?
Он с вызовом смотрит на собравшихся в комнате журналистов и видит, как начинают подниматься руки. К женщине с пышными волосами и критикану из заднего ряда присоединяются другие. Целый лес рук. Неужели репортеры вправду так думают? Или только размахивают красными плащами, словно матадоры перед быком?
– Моне! Сёра! – вскрикивает Кам. – Если приблизиться к их полотнам вплотную, видишь только беспорядочные цветовые пятна. Цельную картину можно разглядеть лишь на расстоянии, и тогда понимаешь: перед тобой шедевр!
Оператор за кулисами подает на дисплеи картину Моне, но вместо того, чтобы проиллюстрировать метафору Кама, она придает ей двусмысленность.
– Вы слишком узколобы! – заканчивает Кам. – Вы не желаете отойти на расстояние!
– Да ты, парень, шедевром себя возомнил! – кричит кто-то.
– Кто это сказал? – Кам оглядывает гостиную. Никто не сознается. – Я действительно состою из маленьких шедевров, и это великолепно!
К нему приближается Роберта и пытается оттеснить от микрофона, но он отталкивает ее.
– Нет! – восклицает он. – Они хотят услышать правду? Я скажу им правду!
И тогда собравшиеся начинают обстрел. Вопросы летят, словно пули:
– Признайтесь, вас заставили сказать все это?
– Какова истинная причина того, что вас создали?
– Вы знаете их имена?
– Вам снятся их сны?
– Вы помните, как их разбирали?
– Если вас сделали из нежеланных детей, с чего вы взяли, что вы лучше их?
Вопросы сыплются градом, и Каму кажется, голова сейчас расколется под их напором. На который отвечать первым? Он в состоянии ответить хоть на один из них?
– Какими законными правами должно, по вашему мнению, обладать собранное существо?
– Вы способны к размножению?
– Вопрос в другом: стоит ли ему размножаться?
– А он вообще живой?
Кам не может выровнять дыхание, не может оседлать несущиеся галопом мысли. Перед глазами туман. Звуки сливаются в бессмысленную какофонию; он не в состоянии охватить общую картину и видит лишь ее части. Лица. Микрофон. Роберта обхватывает руками его голову, пытается привести в чувство, заставляет смотреть на нее, но Кам по-прежнему трясется.
– Красный свет! Тормоз! Кирпичная стена! Положить карандаши! – Он глубоко, с дрожью, вдыхает. – Останови это! – молит он Роберту. Она должна ему помочь… она же всемогуща…
