Аблай не стал спорить с ней. Он понимал, что это бессмысленно.
– Вот вы горюете, – продолжил хан мирным тоном. – Я вас понимаю, погиб любимый сын! Но вы хоть на мгновение подумайте о тех сотнях, тысячах детей, уничтоженных вашим сыном! Подумайте о матерях, убитых горем! Они тоже, как вы, оплакивают своих детей! Их сердца тоже обливаются кровью! Подумайте об этом человеческом горе, которое принес в наши степи ваш любимый, добрый мальчик!
Благородная калмычка с глубокой ненавистью выпалила:
– Ты еще смеешь говорить мне такое! Да будь ты проклят! Чтобы травы в твоем улусе росли высоко и никогда не были растоптаны!
Аблай усмехнулся.
– Понятное дело, ты желаешь мне бедности, чтобы не было у меня скота и некому было щипать эту траву! Да, нехорошо, но если у моего народа будет много скота, то и я не буду считать себя бедным!
– Чтобы зола в твоем очаге никогда не была рассыпана! – выпалила гневно калмычка. Она сказала это с такой энергией, что Аблай невольно вздрогнул и мурашки побежали по спине. Но он про себя сказал: «Ля иляха илла Аллах!» и спокойно отпарировал:
– Ты желаешь, чтобы у меня не было детей! Да, страшное проклятие! Но если мой народ будет расти, я буду счастлив! Дети моего народа – мои дети!
Мать Чарыша чуть задумалась и произнесла:
– Чтобы ты, хан, сам не знал, как поступить в решающих ситуациях, и не слушался знающих!
Аблай хан покачал головой и неторопливо ответил:
– Да ты, оказывается, умная женщина! Действительно, это самое страшное проклятие! Но спасибо за урок – я буду всегда стараться делать наоборот и слушаться даже младенца, если в его словах будет зерно здравомыслия! Самое главное, я возвращаю все твои проклятия тебе самой! И верю, что никакие проклятия не могут навредить невинному – Всевышний не позволит! Да и благословения моего народа защитят меня от проклятий чужеземных недругов!
Женщина резко отвернулась и зашагала к выходу. На пороге повернула голову и бросила быстрый, леденящий душу взгляд.
– Все равно я убью тебя! – процедила она в ярости сквозь зубы и ушла.
Дыхание смерти
Эти семь голодных дней и ночей сыграли переломную роль в жизни Аблая. Он пережил это и вышел мудрым владыкой не только степи, но и себя самого!
Через семь дней и семь ночей подали измученному, ослабевшему хану Аблаю чашу воды. Смотрит Аблай хан и видит – плавает кусок бараньего жира в воде. Голодный кочевник потягивает воду, притягивая жир ко рту, но остывший в холодной воде бараний жир все время отплывает к другому краю чаши. Три раза пытался хан проглотить бараний жир, но он не подплывал к его рту. Раздосадованный хан воскликнул:
– Раньше я не мог отдувать жир из бульона, а теперь не могу притянуть к себе! Да, видать, счастье отвернулось от меня! Так пропади пропадом! – и бросил чашу с остатком воды и куском жира к шерикам.
Те обомлели от такого поступка голодного хана-узника и доложили об этом хунтайчи Галдан-Церену. Тот задумчиво покачал головой и сказал:
– Видать, этот Аблай действительно благородного происхождения, чингизид. Если бы он был простолюдином, то засунул бы руку в чашу с водой и слопал бы жир! Так мы еще раз испытаем его. Пусть к нему зайдут четыре воина и, оголив сабли, произнесут яростно: «Время ваше пришло – хунтайчи приказал вас зарубить!» – и бросятся на него. Если он испугается и будет просить пощады – зарубите его! А если не вздрогнет – не трогайте и доложите мне!
Четыре воина быстро и бесшумно вошли в темницу и молча встали по четырем сторонам сидящего на кошме пленного хана. Они, как тени смерти, неподвижно застыли и впились тяжелым взглядом в него. Аблай холодно посмотрел на них. Воины одновременно оголили сабли и издали душераздирающий боевой клич.
– Хай-хай-хай! Хан казахов Аблай! Наступил твой смертный час! Хунтайчи приказал зарубить тебя!
И все четверо с криком бросились на хана. Сабли сверкнули над головой, но Аблай хан, даже не моргнув глазом, сидел неподвижно, как каменная скала.
Воины скрестили свои смертоносные клинки прямо над теменем коронованной особы и внимательно оглядели его. Убедившись, что хан не вздрогнул, молча поклонились ему и тихо удалились.
Аблай хан еще раз почувствовал жуткое дыхание смерти, тихо вздохнул и подумал про себя, что Всевышний Аллах уготовил ему особую судьбу и духи предков поддерживают его.
Трон хунтайчи
Хунтайчи велел привести Аблай хана в свою орду.
Он собрал девяносто самых знатных калмыков из всех родов, усадил по две стороны трона и сам сел посреди них. При этом наказал всем:
– Ни словом, ни взглядом не давайте знать, что я – хунтайчи! Посмотрим, как он найдет меня! И не уступайте свое место пленному казахскому хану! Оставьте свободным только место у порога! Испытаем его таким образом! Если он простолюдин, то сядет на свое привычное место – у порога! А если воистину благородного происхождения, то пусть поломает голову, как ему быть!
Когда Аблай хан вошел в орду, могущественная калмыцкая знать, разодетая в праздничные одежды, встретила его горделивым молчанием. Аблай хан достойно поздоровался, джунгары ответили неохотно и вперились в него тяжелым взглядом. Аблай спокойно вынес «расстрел» раскосых глаз и медленно осмотрелся. Не было свободного, подходящего места, кроме порога. Хунтайчи Галдан-Церена не было видно – трон был пуст. И Аблай уверенно шагнул вперед и сел прямо на трон великого хунтайчи! Неслыханная дерзость хана чужой страны, да еще и пленника, возмутила нойонов и зайсанов – они аж взорвались в едином порыве и зашумели.
Аблай хан с улыбкой ответил:
– Так кто же сядет на этот трон, если на него не садятся великий хунтайчи джунгар Галдан-Церен или хан казахов Аблай?
Все растерянно переглянулись. Хунтайчи Галдан-Церен встал и направился к своему трону. Аблай хан почтительно освободил трон и занял место по правую сторону владыки.
Хунтайчи Галдан-Церен скорбно посмотрел на Аблай хана и спросил:
– Где Чарыш?
– Острая сабля в бою не разбирает, кто ты – Чарыш или не Чарыш…
– Где Чарыш?
– Была смертельная сеча, и суждено было пролить эту кровь мне…
– Где Чарыш?!
– Его смерти желал мой народ, а моя рука лишь свершила это! Зачем вам Чарыш, исчезнувший в небытии? Лучше позаботились бы о себе, живом и здоровом…
Хунтайчи задумался и покачал головой.
– Ты о чем жалеешь, Аблай хан? – спросил он наконец.
– Первое, о чем я жалею, это то, что я не сумел построить города и укрепить свой кочевой народ!
– Ты прав! – сказал хунтайчи.
– Во-вторых, я убил Чарыша в поединке, в честном бою! И мне очень жаль, что я спящим попал в плен к вам и умираю бесславно. Если бы мы сошлись в чистом поле и я погиб бы в бою, то не было бы никакого сожаления!
