Странным образом отцовские рассуждения о том, как вести себя с ненадежными союзниками, лежали в голове чуть ли не год наподобие зерна, а теперь взяли да и проросли, дали всходы.
Воин Афанасьевич отнюдь не был дураком. Игра в шахматы, где ставятся противнику хитрые ловушки, тоже его многому научила. Просто он оказался не в меру доверчив – ждал, ждал, пока его вознаградят, и не сразу понял, что вместо награды его хотят отправить обратно в Россию, да еще и вынуждают принять такое решение добровольно.
– А шиш вам… – пробормотал он, уже приближаясь к Пасеку и Анриэтте.
Он честно произнес то, чему научил пан Янек, и даже прикоснулся холодными пальцами к ее руке. Взгляда Анриэтты он пока что избегал. А она, сильно удивленная такой отвагой, быстро оглядела окрестности и заметила на той стороне двора наблюдающего пана Янека. Вывод был прост: сама она этому чудаковатому воеводскому сыну не нужна, просто пан Янек таким образом посылает некое сообщение пану Пасеку, то ли предупреждает, то ли назначает встречу, бес их разберет.
Ясно было, что пан Мазепа и те, кто стоял за ним, впутали в свои плутни и шашни Ордина-Нащокина-младшего. А в его кратком жизнеописании только заговора против польского короля недоставало! При мысли, что будет с Афанасием Лаврентьевичем, если это дело откроется, Анриэтта даже вздрогнула. И вдруг поняла, что прав был Шумилов, решивший избавить мир от воеводского сына, пока тот не натворил большой беды.
Что бы на самом деле ни затевал пан Янек, пора было в его затеях ставить точку.
Поздно вечером Анриэтта пришла в покои Марии-Луизы, которую уже раздели и причесали на ночь, и попросила краткой аудиенции. Она знала, что аудиенция краткой не получится, но нужно же было как-то пробиться в спальню ее величества.
Там Анриэтта рассказала часть правды – как к ней случайно попала в руки «рогатывка» с пряжкой, как был обнаружен список, как она, опять же случайно, случайно узнала, что шапку подобрали во дворе разрушенного варшавского дворца, как пан Мазепа гоняется за этой самой шапкой, холера бы ее побрала!
– И вот я вижу, что он готовится к неким событиям. Возможно, он, не дождавшись гонца в шапке, иным способом получил такой же список, я не знаю, – завершила Анриэтта. – Но он, сам близко не подходя к пану Пасеку, чье имя в списке на восьмом месте, подсылает к нему с тайными указаниями пана Сайковского. Что все это значит, я не ведаю, но и молчать не могу.
– Любомирский.
Только одно это слово сказала королева, и Анриэтта порадовалась своей догадливости.
– Из всех, кто в списке, при дворе лишь пан Пасек, – сказала она.
– Да. Я благодарна вам, баронесса. Может статься, вы мне жизнь спасли. Если заговор против короля…
– Заговор против той особы, которая принимает наиважнейшие для государства решения, ваше величество.
– Вы ведь знаете, о чем речь?
– Да, ваше величество. Власть толпы еще никогда до добра не доводила. Всякое государство, желающее после бурь спокойствия, выбирает монархию. Поглядите на Англию. И во Франции после Фронды народ тоже предпочел молодого короля.
– Да, власть толпы опаснее, чем ураган или морская буря. Толпа глупа, глупее, чем самый бестолковый крикун, вставший в ее ряды, – согласилась королева. – И очень легко заставить толпу принять самое дурацкое из всех возможных решений. Достаточно выкатить ей несколько бочек старого крепкого меда. Это и происходит, когда наша шляхта…
Анриэтта поняла: речь о давнем обычае выбирать монарха.
– Да, ваше величество. Что я могу сделать для вас?
Этими словами она дала королеве понять, что знает, кто на самом деле правит Речью Посполитой.
– Пока – ждать, когда я вас позову, баронесса. До того времени примите подарок.
Подарок оказался крупным перстнем с сапфиром, под цвет Анриэттиных глаз, окруженным бриллиантами. У королевы был хороший вкус.
В то время как Анриэтта и королева рассуждали о заговоре, Воин Афанасьевич перебирал свое имущество, думая, что оставить, а что взять в дорогу. Он упаковал государевы послания и кое-что из своего исподнего. Следовало бы зашить деньги в одежду, но шить он не умел. Лишь кое-как смастерил из чулка мешочек, чтобы повесить самое ценное на шею, под рубаху.
Вавельский замок стоял на высоком холме, занимал всю вершину, королевские конюшни были внизу. Воин Афанасьевич придумал: надобно туда спуститься и предупредить конюхов, что в любую минуту могут понадобиться две лошади, чтобы скакать с королевским поручением. Конюхи его знали и ничего дурного бы не заподозрили.
Ему понравилось придумывать будущий побег – не такой, как первый, а тщательно подготовленный, побег от скромной должности покоевого к вершинам славы. Он нашел, чем занять ум, и был тому весьма рад.
Васька Чертков в это время мирно спал. Воин Афанасьевич уставился на него, соображая: так что же все-таки делать с дармоедом? Если брать с собой, так это ж придется предупреждать о четырех лошадях, конюхи сильно удивятся… Так и не приняв решения, он спрятал приготовленные для бегства вещи под кровать, лег и уснул.
А вот Шумилову не спалось. Он понимал, что нужно как-то дать о себе знать и в Посольский приказ, и в Приказ тайных дел. И еще он понимал, что нужно предупредить государя о возможном возвращении Ордина-Нащокина-младшего. То, что говорила Анриэтта о парагвайских иезуитах, прочно застряло в памяти. В том, что краковские иезуиты не упустят такой лакомый кусочек, как воеводское чадушко, он не сомневался.
Не спалось и Петрухе. Он очень хотел бы немедленно заполучить к себе в постель Анриэтту.
А вот Ивашка спал, и Господь послал ему прекрасный сон: цветущий сад в Замоскворечье, играющие на траве детки – Варюшка и Митенька, Дениза – по случаю жары в одной подпоясанной красной рубахе…
Проснулся он счастливый – как будто дома побывал.
Королева Мария-Луиза в ту ночь тоже очень поздно заснула. Сперва она послала за преданным Пьером де Нуайе, посовещалась, потом секретарь пошел к апартаментам Яна-Казимира, вызвал дежурного покоевого и велел разбудить его величество.
Прочитав краткую записку супруги, Ян-Казимир накинул халат и, впервые за долгий срок, отправился к ней в спальню. Там они проговорили около получаса.
Это был по-своему удачный брак – хотя детей не родилось, но муж и жена друг другу доверяли. Может, и не возникло бы такого доверия, если бы не «кровавый потоп», в котором оба чуть не потонули, но, держась друг за дружку, выплыли, смогли собрать вокруг себя верных людей и выгнать зарвавшегося шведского короля с его войском. Вряд ли у них были общие друзья – у королей и вообще-то друзей бывает мало, а вот общие враги у Яна-Казимира и Марии-Луизы точно были. Сейчас следовало объединить усилия и действовать решительно.
Было кому наблюдать за Сайковским, Пасеком и Мазепой…
Воин Афанасьевич, не подозревая, что его впутали в государственный заговор, усердно подготавливал побег. Это было своего рода умственной игрой, и его игра напоминала костер, куда надо понемногу подбрасывать дрова. Костер был пока что воображаемый, а дрова уже настоящие. Марии-Луизе донесли, что он ходил на конюшню, просил держать лошадей наготове, ссылаясь на возможное приказание его величества. Донесли ей также, что Сайковский, как всем известно, – православный, ходил в костел Святого Эгидия, что у подножия Вавельского замка. Вряд ли он там молился, потому что вошел и вышел очень быстро. Надо полагать, встретился с неким человеком, то ли по просьбе пана Мазепы, то ли по иной причине, а с каким – соглядатай не понял, потому как очень уж быстро все это произошло. Затем Сайковский медленно побрел наверх, в замок, но по дороге остановился, воровато оглянулся, сунул руку в щель между камнями, огораживавшими пологую дорогу, и сильно заторопился.
