Стены, мебель, сам воздух этого дома враждебны мне, но деревца и цветы — мамины…
Денис — за окном, отец, генерирующий злобу и грозящий взрывом, лихорадочно возбуждённая мама с бессонными глазами… — моя жизнь последних месяцев дома.
Как-то за обедом отец спрашивает маму:
— Я слышал, Денис бросил школу, не сдаёт экзамены. После попытки самоубийства совсем тронулся — бродит где-то ночами, возвращается чуть не под утро, ты не в курсе?
Вилка с куском огурца дрогнула.
— Не в курсе, — быстро сказала мама.
— А я думал, тебя вызывал директор. Так хорошо сдавал и бросил. Теперь не получится экстерном, придётся десятый класс просидеть на уроках. Возможен рецидив, — говорит отец. — И с чего это он вдруг свихнулся? Такой необыкновенный человек, — разглагольствовал отец.
В эту ночь мама легла на диване в гостиной.
Отец на ночь принимает снотворное. Наверное, таблетки спасают нас с мамой — держат отца в чуть заторможенном состоянии. Спит он крепко и очень трудно встаёт.
Около одиннадцати мама принялась ходить по гостиной, как я хожу, ощущая за окном Дениса. Он стоял на том же месте, что и в прежние ночи, тощий, в куртёшке до пояса, наверняка промёрзший. Она распахнула окно, и Денис — подошёл.
— У меня свободный день в среду, — сказала она лихорадочно. — Муж дежурит по школе, у Поли уроки, я буду одна, нам надо поговорить. Прошу, сейчас иди спать. И вообще… не стой ночами, начни заниматься.
— Я смогу видеть вас?
— Сможешь.
Среда — завтра.
Я должна знать, что мама задумала. От этого зависит моя жизнь.
У меня есть время до утра.
Выход один: как всегда, уйти в школу — усыпить мамину бдительность, вернуться через окно. Влезу, когда мама будет в кухне.
К дому подойду со стороны сада.
Изо всех сил стараюсь съесть свой завтрак как всегда, — не заглотнуть, жевать.
— Я провожу тебя, — вдруг говорит мама.
Удостовериться хочешь, что я зайду в свой класс? — понимаю, но даже головы к ней не поворачиваю.
Мы выходим из дома и идём в школу.
Совсем девочка. Худа, словно и не рожала. Из-под капюшона плаща — светлые пышные волосы… Только очень бледная.
Дождя сегодня нет, и даже проглядывает солнце. Оно благословляет маму с Денисом? Или наше с ней прощание? У меня чувство, что мы прощаемся.
Мама доходит со мной до моего класса.
Около дверей ждёт Виктор.
— Здравствуй, — говорит он. — Под конвоем сегодня?
Мама уже в конце коридора, я должна спешить. Мне нужно успеть домой до её возвращения.
— Здравствуй. Я могу попросить тебя? Возьми мой ранец к себе домой, если я не вернусь… пожалуйста. — Я буквально скатываюсь с другой лестницы и через чёрный ход несусь домой по другой улице.
Помню, в детском саду я упала. Ничего особенного — разбила коленку. Её прижгли йодом, наложили повязку с каким-то лекарством. Ничего особенного. Но коленка саднит, и я сижу в углу большой комнаты, где играют и кричат дети, и зову про себя: «Мама! Мама!» И мама словно слышит мой зов, приходит в детский сад. Секунда, и я — в её запахах, в её беспокойстве.
— Шла после уроков, захотелось увидеть: как ты тут? Ты расстроена?
И коленка уже не саднит вроде.
— Возьми меня домой, — прошу я.
— Папа рассердится, ему нужно работать.
— Ну, возьми, пока он не пришёл, а потом опять сюда.
Мы с мамой принялись лечить деревце — подвязывали обломившуюся ветку, приживляли.
Одна картинка из моей жизни сменяет другую, как, говорят, перед смертью. Правда, перед смертью, говорят, мелькают те сцены из прошлого, в которых ты виноват. Сейчас вижу счастливые картинки нашей жизни с мамой вдвоём. Они наперечёт, потому что почти всегда между нами стоял отец.
Несусь. Ветер свистит в ушах.
Долго не могу открыть дверь. Наконец я — в своей комнате! Вхожу в стенной шкаф и зарываюсь в платья. Дверь оставляю приоткрытой. И дверь в гостиную у нас всегда открыта, мне будет слышно каждое слово.
Почему я подслушиваю, подглядываю? Я тяжело больна. Это не я. Какая-то сила крутит меня, распоряжается мной помимо меня.
Едва слышный звук неплотно прикрытой двери. Едва слышные шаги.
Мама и всегда ходит по дому тихо, едва касаясь пола.
— Господи! — едва слышный голос мамы.
Она и всегда говорит тихо.
— Господи, помоги мне! — совсем близко ко мне. Мама заглянула в комнату.
Шумит вода. Мама — в ванной. Принимает душ.
Господи! — молю я. — Помоги, Господи!
Что задумала мама? Что сейчас происходит?
Мама вытирается, идёт в свою комнату, ищет, что надеть… А может быть, одежда давным-давно приготовлена. Невидимкой иду за мамой: на кухню — ставить чайник, снова в гостиную — убрать со стола посуду и остатки завтрака.
Всё враньё. Мама ничего не убирает… она сидит одетая в гостиной и — ждёт.
— Господи, помоги! — шепчет мама. — Я должна…
Момент, когда в доме появился Денис, я пропустила. Сквозь стук пульса услышала:
— Что вы?!!
Я вышла из шкафа.
— Первая любовь… пусть будет удовлетворена…
Мама — в лёгком халате. Совсем девочка. Наша ровесница. Она обнимает Дениса. Денис стоит закрыв глаза, неестественно бледный.
— Я хочу, чтобы ты жил… я хочу, чтобы ты жил… — бормочет мама. — У тебя всё пройдёт, ты сразу выздоровеешь. И — поймёшь… проза жизни… не так красиво, как кажется… Ты выздоровеешь… перестанешь уважать меня… полюбишь девочку…
Я кричу про себя. Я пронзительно кричу. Я понимаю: мама выходит замуж за Дениса. Это навсегда. Я знаю, это жертва. Она не любит Дениса, она ещё любит отца. Я знаю, никогда бы не смогла она жить с шестнадцатилетним мальчиком. Я знаю, ей сейчас плохо, так плохо, что она может задохнуться. Я кричу истошно, кричит каждая моя клетка. В эти минуты я теряю всю свою семью, двух людей, без которых жить не могу. Лезу из окна и бегу прочь. Расплёскиваю посверкивающие лужи.
Солнце, месяцами таящееся от нас, сбросило с себя чёрные тучи и явилось — для них.
Почему никто не слышит моего крика, почему редкие прохожие не оглядываются на меня и не спешат ко мне на помощь? Я разорвусь сейчас от собственного крика.
Мне нужен дождь, он забьёт мой крик.
До упора выжимаю звонок, но Ангелина Сысоевна не спешит распахнуть передо мной дверь.
Она же устроилась на работу!
