Чувствуя приближение смертного часа, Карл призвал своего сына Филиппа, короля Испании. Он знал, что надо спешить. Его зрение уже плохо различало предметы, и все медленнее текла кровь в умирающих венах.
— Бог все посылает вовремя, даже смерть, — сказал он Филиппу. — Смерть — это всего лишь двери, через которые мы выходим из этого мира.
Бывший император позвонил и велел слуге привести Иеронима. Мальчик вошел и остановился посреди покоя, глядя на отца и старшего брата внимательными спокойными глазами. Ему было десять лет, и ростом он был не выше толедского клинка. Золотистые волосы спадали на выпуклый лоб, глаза, казалось, вглядывались лишь в ему одному видимое пространство. Ноздри тонкого носа широко раздувались.
Филиппу понравился этот мальчик.
Не сказав ни единого слова, Карл жестом приказал младшему сыну удалиться.
— Чувствуется, что в этом ребенке течет королевская кровь, — сказал Филипп.
— Ты знаешь, что Иероним твой брат?
— Я догадывался об этом, отец.
— Я хочу, чтобы ты позаботился о нем. Ведь в его жилах — кровь Габсбургов. Помни о том, что он, чужой тебе перед людьми, твой брат перед Богом.
— Не беспокойтесь, отец. Он получит то положение, которое приличествует сыну императора и брату короля.
Через несколько дней состояние Карла резко ухудшилось. Дыхание стало прерывистым, угасающий голос превратился в еле слышный шепот. Филипп не отходил от отцовского ложа. Ему пришлось наклониться к у изголовью, чтобы разобрать его последние слова: «После… игры… король и пешка… попадают в ту же коробку», — прошептал умирающий.
К чести Филиппа надо сказать, что своему нежданному младшему брату он был действительно рад. Он сообщил мальчику о его происхождении, чему Иероним совсем не удивился, дал ему новое имя — дон Хуан Австрийский, и взял к мадридскому двору, где представил грандам как принца крови и своего брата.
Хроника четвертая,
в которой рассказывается о короле Филиппе и его несчастном сыне
Человеку не свойственно думать о смерти. Разве можно представить себе то, что недоступно нашим чувствам и неподвластно времени? Король же Филипп так часто размышлял о смерти, что сроднился с ней. Он ее не боялся, ибо считал, что смерть — это всего лишь калитка в вечную жизнь. К тому же покойники из рода Габсбургов не оставляли его с тех самых пор, как он вывез их из многих стран Европы и собрал в Эскориале — всех в одном месте, как солдат на военном кладбище. Король любил посещать усыпальницу Эскориала, потому что мертвые были милее его сердцу, чем живые. Он считал, что мертвые, по крайней мере, не предают. К живым же относился с подозрением, ибо знал, что они охотно сражаются и даже умирают за веру, но, обремененные суетными заботами, неохотно живут по ее предписаниям.
Главный инквизитор страны, личный духовник и доверенное лицо короля Педро Родригес говорил, что настоящий католик должен быть свободен от всего, кроме Христа. Христос — это факел, освещающий путь каждого католика. Уронить его нельзя, даже если он обжигает руку. Без него мир погрузится во мрак торжествующей ереси.
Педро Родригес происходил из древнего рода и воспитывался вместе с Филиппом, когда тот был еще наследником престола. Он мог бы считаться его другом, если бы у такого человека, как Филипп, вообще были друзья.
Родригес окончил престижную семинарию Алькала де Энарес, а затем теологический факультет Мадридского университета. Доктором теологии он стал в столь раннем возрасте, что ему прочили блестящую научную карьеру. Он же неожиданно для всех вступил в доминиканский орден, чтобы, отрешившись от мирских забот, посвятить себя молитвам и благочестивым размышлениям. Его не остановила строгость орденского устава, предписывающая регулярные ночные службы, длительные посты, полное воздержание от мясной пищи и частые бичевания. Кроме большой учености, Педро Родригес обладал красивым голосом и даром яростного обличения ереси. Высокий, худощавый, с решительными чертами лица и с большими темными глазами, он легко приводил свою паству в состояние истерического экстаза. Страстно и убедительно призывал он добрых христиан во имя спасения души сообщать Святой палате инквизиции обо всем, что может привести к греху или ереси. Каждому католику вменял он в обязанность доносить на ближних своих — сыну на отца, жене на мужа. Никакие родственные связи не должны были приниматься во внимание, когда дело касалось борьбы с ересью, оскверняющей истинную веру.
Филипп не забыл товарища своих детских игр и назначил его главным инквизитором. Педро Родригес принял королевскую милость лишь после того, как провел целую ночь в церковном соборе на коленях перед иконой Спасителя.
Аресты и пытки, костры и конфискация имущества стали проводиться столь ретиво, что вскоре раздавили скрытых еретиков. Многих превратили в пепел. Система доносительства подобно эпидемии распространилась по всей Испании. Всем гражданам под страхом сурового наказания вменялось в обязанность доносить на любого, кто в шутку или со злости, по незнанию или от легкомысленности оскорбил святое учение.
Теперь по долгу службы Педро Родригес часто встречался с королем, и их беседы касались не только религиозных вопросов. Он был единственным, кому король полностью доверял.
Главный инквизитор часто устраивал аутодафе, и одно из них, отличавшееся особой пышностью, удостоил своим присутствием сам король. Это был настоящий праздник каннибалов. Тридцать три обвиненных в ереси человека в присутствии короля и высшей испанской знати взошли на костер, чтобы обратиться в пепел во славу Церкви Христовой.
Стоял прекрасный солнечный день, один из тех, когда с особой остротой чувствуется радость жизни. Собравшийся на камадеро — площади для сожжения — народ с нетерпением ждал зрелища не менее занимательного, чем бой быков.
Толпа загудела, когда началось торжество. Впереди шел священник с черным крестом в руке. За ним следовали те, кого приговорили к сожжению, одетые в sambenito— желтые туники, на одной стороне которых были написаны имена страдальцев и перечислены совершенные ими преступления, а на другой нарисованы языки пламени. Их сопровождали монахи, проведшие с ними последнюю ночь. Дворянин, который нес инкрустированный золотом ларец с приговорами, приор доминиканского монастыря и инквизиторы замыкали скорбное шествие.
Для тех, кто решил умереть в католической вере, пусть даже и в последний момент, к столбам прикреплялись гарроты — подарок раскаявшимся еретикам от Святого престола. Таких грешников удушали, но тела их все равно сжигались на костре.
Толпа смотрела на сожжение людей с жадностью, получая наслаждение от каждого мгновения. Зрители кричали от восторга и аплодировали, заглушая вопли жертв, чувствуя удовлетворение оттого, что находясь здесь, они способствуют славе и величию божьего дела.
Окна окружавших площадь домов сверкали богатыми нарядами знати. Король Филипп со своими грандами наблюдал за церемонией с балкона ратуши. Один из обреченных на страшную гибель, охваченный смертным ужасом, почти обезумевший от мысли о предстоящих муках, отчаянно выкрикнул, простирая к королю дрожащие руки:
