Он будет испытывать колоссальный страх перед угрозой разочаровать значимых, гордящихся им близких. Неуспех или поражение, без которых все же не обходится ни одна жизнь, могут серьезно его «подкосить», потому что страх потерять расположение и восхищение близких совершенно лишает опоры. Желание нравиться и необходимость покорять могут приводить к истерическим или нарциссическим особенностям в характере ребенка. И научиться выписывать себе разрешение «не работать на похвалу» будет весьма непросто.
В качестве сопротивления постоянной похвале может появиться и отказ от любой деятельности, которая могла бы быть оценена, неделание в принципе. Если ребенок понимает, что до заданной планки ему нипочем не добраться и похвалу – знак того, что он принят и любим, не получить, то он, весьма вероятно, уйдет в другие защиты: недоделанные дела, незаконченные проекты, только обещания, пассивное сопротивление каким-либо достижениям, скрытый или открытый саботаж, очень серьезные и освобождающие от родительских ожиданий болезни.
Она, конечно, хотела нравиться всем, и ей часто это вполне удавалось. Всегда улыбаться, быть открытой к общению, вежливой, помогающей. Вокруг нее всегда много друзей, родственников, коллег. Все они ободряются и заряжаются энергией, когда она рядом. Все они поражаются тому, как же замечательно ей всегда удается выглядеть, как широко улыбаться и быть такой воодушевляющей. Они убеждены, что она совершенно счастлива. Они уверены, что у нее нет никаких проблем и неприятных переживаний.
А у нее и нет проблем, кроме смерти любимого отца. «С тех пор уже почти десять лет прошло», – пытается она уговорить саму себя, чтобы не чувствовать рваную, постоянно саднящую рану в области сердца. И неприятных переживаний тоже нет, кроме бесконечной тоски от невозможности рассказать хоть кому-нибудь о своем наглухо закупоренном горе и о привычном ужасе бесконечного одиночества и внутренней пустоты. О том, что ее жизнь превратилась в постоянный спектакль, о невозможности перестать покорять всех вокруг.
Ведь единственно, кому ей хотелось бы нравиться «по большому счету», – это собственному отцу. Но его давно нет, а она уже не умеет жить по-другому. И потому из года в год каждое утро она надевает на себя эту маску, чтобы еще раз отыграть до оскомины надоевшую роль: молодой и преуспевающей женщины (ведь папа так хотел ее видеть именно такой). Роль той, которая всем нравится и никогда не жалуется, не проигрывает и не плачет, той, что «идет по жизни, смеясь».
Регулярная похвала отнимает у наших детей свободу, свободу быть любым, совершать ошибки, пробовать, учиться и осваивать постепенно. Похвала требовательна, провокативна, коварна и пронизана ожиданиями. Тактически, сиюминутно она делает наших детей сильнее, но стратегически, в перспективе – лишает их сил, заставляя львиную долю усилий тратить на старание, на «делание вида», а не на дело, и на мучительный страх разочаровать тех, кто уже один раз их похвалил.
Альтернатива похвале. Так же как и в случае с критикой, неплохо бы избегать каких бы то ни было оценок. Лучше интересоваться, спрашивать, позволять ребенку оценивать самому. Лучше говорить о том, какие чувства это рождает, какие ассоциации, ощущения, желания. Но как же это сложно для обычного родителя, как трудно понять комплекс всего того, что чувствуешь по поводу поступка или какого-нибудь творения своего ребенка! Насколько проще сказать «молодец», насколько привычнее говорить «замечательно», чем «мне интересно, о чем ты думал, рисуя это», «мне нравится, что ты так усердно готовился к этой контрольной». Как легко и щедро мы раздаем нашим детям оценки, и как трудно жить в альтернативе – во внимательном и понимающем отношении к нашим детям, больше к ним самим, чем к их успехам и достижениям.
Игнорирование
Несмотря на то что при игнорировании не произносится никаких слов, тем не менее оно тоже является интервенцией, причем весьма сильно воздействующей на ребенка. Традиционно игнорирование считается менее агрессивным и «вредным» для психики ребенка актом, чем открытое выражение недовольства. Но это иллюзия.
Послание, получаемое ребенком при игнорировании: «Когда ты поступаешь плохо, я наказываю тебя отвержением. Я демонстрирую тебе, что в данный момент ты настолько плох, что я отказываю тебе в общении со мной. Я горжусь тем, что я не бью тебя в этот момент и не ругаю. И тогда я – хороший родитель, потому что сдерживаюсь, а ты – плохой ребенок и потому будешь страдать, пока не попросишь прощения или пока я тебя не прощу».
Важно отдавать себе отчет в том, что эта традиционная «пытка» отсутствием нашей реакции – манипуляция, которая рождает в детях сильную эмоциональную зависимость. Потому что родительское отвержение рождает в ребенке глубинный страх – страх не выжить, если вся семья его отвергнет, и он окажется на улице, то есть лишится взрослой заботы. Наше взрослое сознание спокойно манипулирует этим детским страхом, потому что мы осознаем, что не собираемся отказываться от собственных детей. Но ребенку это далеко не так очевидно, как нам, и страх оказаться отвергнутым всеми вызывает в нем сильную панику, и потому такой ребенок будет делать все, что угодно, только бы не сталкиваться с угрозой нашего игнорирования.
Постоянно переживаемый риск отвержения приводит к формированию слияния, как механизму, в процессе которого ребенок учится считывать малейшие колебания настроения родителя, учится под него подстраиваться, стараясь угадать и сделать все, что нужно. Он учится пассивной агрессии, потому что активная агрессия в таких отношениях строго запрещена.
Он отказывается от своих желаний в пользу родительских, потому что боится, что проявление им своих чувств и желаний вызовет отвержение и наказание молчанием. Сопротивляться игнорированию на этапах раннего детства практически бесполезно. Маленький ребенок вынужден подстраиваться под родителей, иначе ему не выжить.
Хотя в некоторых случаях, если ребенок ощущает, что может сломать взрослую блокаду, то идет на риск и становится истеричным, манипулятивным, капризным, в надежде прервать родительское игнорирование. В некоторых случаях в подростковом возрасте реакцией на такую родительскую манипуляцию может быть открытая протестная агрессия.
Она очень верила в любовь. С детства перечитала такое количество романтической литературы, что Татьяна Ларина в сравнении с ней казалась бы необразованной и наивной глупышкой. Она ждала. Ну не то чтобы принца, но его современный аналог, который непременно появится и никогда уже ее не покинет. Ей казалось, что она, как никто, умеет любить и уж точно сможет удержать его своей любовью. И когда он действительно появился в ее жизни, она приняла это с трепетом и убежденностью, что вот теперь в ее жизни все будет хорошо. Но «хорошо» не наступило. Потому что жизнь ее теперь стала больше похожа на бесконечный кошмар череды ожиданий: от одного его звонка до другого. Ведь если он не звонил или пропадал, она была убеждена, уверена, что она сделала что-то не так и теперь он навсегда ее покинет. Она настолько глубоко погружалась в ощущение собственного ничтожества, что переставала жить, вся превращаясь в ожидание. С яростью она обнаруживала, что он мог спокойно жить в ее отсутствие: есть, пить, встречаться с друзьями, ходить на учебу. Она же не могла ничего, кроме как ждать, что он позвонит или ответит на ее десятое за день смс, и связь между ними восстановится, и она снова сможет существовать и ощущать себя хоть сколько-то живой.
