— Есть, шеф, — согласился я. — Действуем сообразно уставу. Буду держать вас в курсе. И покойной вам ночи…
— Это был юмор? Я и без ваших пожеланий теперь до утра не усну… — Он повесил трубку.
Да, всё верно, начинать расспросы сейчас не имело никакого смысла, все женщины были слишком напуганы и взбудоражены, чтобы мои вопросы принесли результаты. Но и сам я тоже был слишком возбуждён, чтобы сейчас же идти спать. Поэтому решил вернуться на кладбище с фонарём и поискать хоть какие-нибудь улики по сравнительно свежим следам. Вот когда мне впервые пришлось серьёзно пожалеть об отсутствии Чунгачмунка. Опытный индейский вождь наверняка бы что-то увидел, он различал след преступника даже на примятой траве…
Я нашёл множество отпечатков самой разной обуви, но толку-то, ведь всё равно неизвестно чьих, уж сколько народу здесь натопталось. Вскоре и мне пришлось уйти, от навязчивого запаха сирени и ландышей очень сильно разболелась голова. Я ещё подумал, что с учётом конца лета это не был природный аромат, а скорее кто-то из преподавательниц пользуется такими активными духами.
Когда вернулся в здание, в коридорах уже было темно, всех разогнали по комнатам, но вряд ли в ту ночь студентки так сразу и уснули. Наверняка перешёптывались до самого утра, ибо тайна давно перестала быть таковой, хотя считается, что женщины умеют хранить их коллективно. Но хранить — не хоронить, две смерти — одно тело, сплошные тайны. Мне надо хотя бы выспаться, и я всё пойму…
Я лёг в холодную постель, но головная боль долго не проходила, этот запах никак не хотел оставлять меня в покое. Спасительный сон пришёл, наверное, часов в пять утра, а уже в восемь в дверь постучали, приглашая к завтраку. Должен признать, что он был ещё более скудным, чем ужин. Миска овсянки на воде и бледный зелёный чай, разносолами тут явно не баловали.
Ко мне подсела одна из самых молоденьких преподавательниц, опустив глаза, смущаясь и краснея (всё-таки не привыкли они общаться с мужчинами), она сообщила:
— Я тут вспомнила, месье полицейский… В смысле кое-что про ту самую мадемуазель Аферман. Вы знаете, бедняжка жаловалась на больное горло. И действительно, голос у неё был весьма хрипловат. Она даже носила такой синий глухой шарф. Может быть, это и несущественно, но вы сами сказали: если вспомните что-то необычное…
Мне это тоже показалось необычным. Если бы дело было зимой, то с нашей общегосударственной экономией на отоплении странно, что вся страна не ходит с больным горлом, давно охрипшая и насквозь больная. Но сейчас лишь начало осени, и новая преподавательница только приехала, очень маловероятно, что её успело так просквозить в дороге.
— Спасибо, милая, вы очень помогли следствию. — Я отметил для себя, что шарф можно носить не только с целью защиты от холода. Им, к примеру, можно отлично замаскировать выпирающий кадык. — Если вспомните что-то ещё, непременно мне сообщите. Я попрошу руководство наградить вас медалью за содействие органам…
Девушка криво улыбнулась и удалилась в задумчивом молчании. Наверное, я зря ляпнул про награду, потому что сразу же после завтрака ко мне выстроилась целая очередь преподавательниц и студенток, там же в столовой. Мне пришлось честно выслушать всех! Но результат того стоил, они накидали мне кучу довольно интересной информации.
Три эстетствующие студентки сказали, что новая преподавательница, не успевшая провести ни одного урока, была слишком груба и мужиковата и при походке нарочито раскачивала бёдрами. Преподавательница химии, бодрая столетняя бабка, уверяла, что случайно наступила ей на ногу и та выругалась, как пьяный извозчик. Девушка с третьего курса вспомнила, как мадемуазель Аферман почему-то оставила поднятым стульчак в туалете. Ещё одна третьекурсница обратила внимание, что новенькая была очень жадной и в столовой требовала себе по две порции.
Как вы понимаете, во мне всё твёрже крепло убеждение, что я имею дело отнюдь не с преподавательницей. Уголовная физиономия месье Павлина постепенно приобретала всё более реальные черты. Значит, я не единственный мужчина, проникший в Сафо, только легенды у нас разные: я — «гей», он «преподавательница пения». Нет, нет, пока всё это отнесём на счёт гипотез, но факты накапливаются, и это не случайность…
Впрочем, больше ничего более пикантного из допросов не выявилось, прочие дамы делились своими гипотезами и старательно лезли с советами в расследование, требуя непременно прислать сюда два, а лучше три отряда самых брутальных военных. Это было особенно тяжко слышать. И не потому, что они не доверяли мне, а совсем по иным причинам — слишком доверяли, вот и делились интимным…
В конце концов, поблагодарив за участие и назвав всех «дорогушами», я, вздохнув, решил прекратить это бессмысленное дело и пойти осмотреть комнату исчезнувшей мадемуазель Аферман. Зашёл к директрисе, чтобы попросить ключ, но она неожиданно воспротивилась.
— Не знаю, что вы хотите там найти, но мы уже сделали там уборку, — грозно объявила мадам Шуйленберг начальственным тоном. Я только открыл рот, чтобы напомнить ей о вчерашнем обещании оказать мне полное содействие, но остановился при виде её упёрто поджатых губ. Видимо, неприятие мужчин у этих ведьм так сильно, что даже логика и инстинкт самосохранения отступают на второй план, лишь бы вставить палки в колёса представителю другого пола.
— Мне нужно просто посмотреть.
— Там ничего нет.
— Тем более. Разве вам это трудно?
— Просто я не вижу в этом смысла!
Наш спор прервал телефонный звонок.
— Это по внутренней линии, — сказала она и подняла трубку. — А-а, это вас, сержант.
Я автоматически отметил, что и насчёт «одного телефона на вахте» мне тут соврали. Звонила группа криминалистов из центра, они уже приехали за телом и стояли у ворот. Я сказал им, что сейчас выйду и провожу их к месту, где был найден труп.
— Пожалуйста, попросите их проявить по отношению к нам максимальное понимание и деликатность, — устало напутствовала меня директриса. — Объясните им наши правила. Ведь, если по нашим коридорам будут расхаживать мужчины, вся система, все годы педагогической работы, весь опыт и все наработки пойдут насмарку! Эти мужланы внесут разброд в хрупкие души студенток, вы должны понять, вы же…
— Гей, — послушно подтвердил я, повесил голову и поплёлся на выход.
Мелкая мстительность не в моём характере, поэтому, выйдя во двор, я пробежался до ворот, вкратце пересказал нашим обстоятельства обнаружения трупа и передал деликатную просьбу мадам Шуйленберг. Они меня, кажется, тоже поняли.
— Нам необязательно заходить внутрь, сержант. Это ваш участок, ищите и допрашивайте сами, кого хотите. Мы только заберём труп и уедем. Пришлите нам отчёт, когда будет готов. Но, если вы потерпите провал, тогда нам придётся вернуться и разорить этот муравейник.
— Давно пора, — согласился я.
Но, кажется, парни только бахвалились. На самом деле никто не горел самоубийственным желанием злить здешних обитательниц. Хоть практическая магия в Сафо и была под запретом, но все мы прекрасно знали непредсказуемость женщин. А ведьмы шутить не любят — у них женские комплексы в кубе!
