Таня молча кивнула. Когда его худощавая фигура скрылась за тяжелой вокзальной дверью, она громко выдохнула: «Уф, слава богу! – И улыбнулась: – Ага, женишок! Сколько ему? Лет сорок, не меньше?»
В поезде она быстро уснула, подумав с радостью, что завтра днем уже будет дома, какое счастье, господи!
На вокзале взяла такси – хотелось поскорее очутиться дома и увидеть своих. Суббота, мама с Мишей должны быть дома.
Но дома никого не было. На кухне стояли чашки и тарелки от завтрака – странно, что чистюля мама их не вымыла и не убрала. Таня открыла холодильник и удивилась, что он был совершенно пуст – странное дело! На выходные всегда был обед и даже пирог – мама считала, что именно пирогом должно пахнуть в доме на выходные.
Таня сжевала черствую горбушку, выпила чаю и отправилась спать. Блаженно закрыв глаза, она подумала о том, как же прекрасно дома – родные запахи, родная кровать! А обо всем остальном она подумает… После.
Открыв глаза, она увидела, что на краю ее кровати сидит мама. Она плакала и выглядела измученной и несчастной.
Они обнялись, и Таня принялась объяснять причину своего несвоевременного и внезапного приезда.
– Сосватали меня, мам! – засмеялась она. – За родственника, можно сказать! Да еще и старого и слегка чокнутого! А ты говорила, что я теперь останусь одна!
Мама шутку не приняла, подробностей не уточнила, а только погладила Таню по волосам и тихо сказала:
– А мы ведь сегодня бабушку Олю похоронили, Таня!
Таня охнула, осела на диван и, неотрывно глядя на маму, принялась приговаривать:
– Да что ты, мам! Да как же так? Как это может быть? Нет, я не верю! – Таня рыдала и трясла головой. – Не верю, не верю!
Зоя Андреевна молчала и отводила глаза. Только обронила:
– Хорошо, что тебя не было здесь и все это прошло без тебя.
Таня винила себя – это она, она укоротила бабушкину жизнь. Это она довела ее до могилы. «Никогда не прощу себе, никогда», – шептала она и снова ревела.
Бабушка была человеком не просто родным, а самым близким, самым любимым.
Вспомнила, как бабушка спала в кресле, чтобы не беспокоить ее.
Тяжело было очень. Так тяжело бывает, когда к страшной потере примешивается жгучее чувство непомерной вины.
Но мама сказала строго и твердо:
– Все, закончили! Бабушку уже не вернуть, а тебе надо еще родить здорового ребенка, господи! И за что это мне? Не понимаю… А ты прекращай реветь, а то выкинешь еще ненароком!
Безусловный рефлекс победил – Таня думала о ребенке, уговаривала себя и заставляла не реветь.
«Нельзя расстраиваться, – повторяла она, как мантру, – это может ему навредить!»
* * *
Ходить стало совсем тяжело. Мама договаривалась с Лорой Петровной о родах. Вздыхала, что «все стоит денег». Тане было снова неловко, а Миша успокаивал жену: «Ну и что? Заплатим, какие проблемы?»
От злости у мамы суживались глаза: «Ага, тебе никаких! Тебе – опять никаких!»
Однажды Таня осторожно спросила:
– А папа? Ну, может быть, он? В смысле – поможет?
Мама тут же завелась:
– Окстись! Папаша твой со своей алкоголичкой по больницам мотается. Ему как раз до тебя!
Вот тут и выяснилось, что Лиля серьезно больна. Как оказалось, эта болезнь наследственная – пила еще и ее мама, и муж генерал не мог с этим ничего сделать. Пил Лилин брат – Таня вспомнила висевший на даче портрет красавца: просто Дориан Грей, не иначе. Дориан Грей погиб – где-то на Кавказе, куда поехал с друзьями. Напился и утонул – ужасная смерть. Труп не нашли, и могила Дориана была условной.
– Так и спускали генеральское наследство, – подытожила мама. – Влип твой папаша по самые уши, но мне, знаешь ли, его совсем не жаль! – И мамины глаза вспыхнули ведьминским, злобным огнем.
«Любит его, – подумала Таня. – По-прежнему любит. А Мишу? Миша раздражает ее, это очевидно. Всем раздражает – и видом своим в том числе. Как ест, как пьет, как сидит. Правда, не факт, что сам Миша замечает все это – Мише вся бытовая сторона жизни до фонаря.
С папой мама ругалась. Много ругалась – особенно перед разводом. Но – там были чувства! Мама злилась, обижалась, но презрения и раздражения не было точно!
А теперь? Что получилось? Папа мается с пьющей женой. Мама постоянно на взводе. Хороший человек Миша болтается у нее под ногами и злит ее, злит… И я добавила всем. А все ведь – хорошие, милые люди, честные, интеллигентные. И – несчастные все.
Почему так бездарно устроена жизнь? И почему ничего не повернуть вспять? Ведь казалось бы – как это просто! Маме и папе снова сойтись. Да, наломали дров, бывает! Но – в жизни ведь все можно изменить и исправить! Ведь так?
Нет – получалось, что нет. И нечего тут разбираться! Ничего изменить нельзя. Точка, все».
А институте оформили академ – снова мама носилась, хлопотала, билась и с укоризной смотрела на дочь.
А однажды Таня увидела, как мама застыла с прямой спиной на стуле – просто мумия египетская, а не живой человек.
– У тебя что-то болит? – испугалась она.
Мама, очнувшись, подняла на нее глаза.
– Болит? – равнодушно переспросила она. – Ага, болит. Душа, Таня. Устала я очень. Просто сил больше нет. А впереди еще столько…
Таня подошла к ней, и они обнялись. Казалось, что впервые за последние месяцы и даже годы они стали так невозможно близки в эти минуты – две женщины, понявшие и пожалевшие наконец друг друга.
Таня заплакала, а мама, взъерошив ей волосы, улыбнулась:
– Справимся, девочка моя! Обязательно справимся! А куда нам деваться?
Правда, улыбка получилась неловкой и жалкой…
* * *
Роды начались рано утром, с субботы на воскресенье. Мама как заполошенная бегала по квартире и названивала Лоре Петровне.
– А что я могу поделать? – оправдывалась она. – Да, в выходные! Почему – все? Почему «как всегда»? Ну так получилось! Уж извини! Знаешь ли, этим не я распоряжаюсь!
Лора Петровна все же приехала – Таню к этому времени уже оформили, переодели и повезли на каталке в родилку.
Боли пока еще были терпимы, но схватки учащались и ужесточались. Мама хватала ее за руки и умоляла «не волноваться». Таня заплакала, от страха и одиночества, мамино лицо осталось в памяти навсегда – худенькая фигурка в дверном проеме с двумя поднятыми пальцами, средним и указательным, – виктория, знак победы. Мамины глаза, полные страха и боли. Жалкая улыбка – для поддержания духа. Мама… Боец и борец!
Лора Петровна ощупала Танин живот, нахмурилась и наклонилась:
– А ты как думала? Здесь шутки не шутят!
Таня вздрогнула и испугалась.
