Не стоит удивляться, что его труд явился чудесным сочетанием точных наблюдений, заводящих в тупик высказываний и порой отчаянных попыток составить собственную теорию римской политической науки. Он приглядывался к новому римскому окружению и друзьям с пристальным вниманием. Он отметил, к примеру, огромное влияние религии или богобоязненности на поведение римлян, его крайне впечатлила эффективность управления во всех делах римлян. К сожалению, его тщательное описание военного дела часто пролистывают, а ведь это и самоучитель по установке армейского лагеря, советы, где лучше водрузить палатку консула, как организовать вещевой обоз, и, конечно, примеры жесточайшей дисциплины. Полибий был достаточно проницателен, чтобы разглядеть социальный смысл популярных обычаев и развлечений римлян. Все эти истории о римской отваге, героизме и самопожертвовании, которые он наверняка слышал возле походных костров или за обеденным столом, были не просто потехой: они побуждали молодое поколение повторять подвиги предков. Это был один из аспектов того духа соперничества, честолюбия, соревновательности, которым, по его наблюдениям, была заряжена римская элита.
Проявления этого духа, с другой стороны, Полибий обнаружил в ритуале погребения выдающихся римских деятелей. Из обсуждения этого аспекта у него получился своего рода показательный развернутый «кейс», правда, не без жутковатых подробностей. Надо думать, ему пришлось быть свидетелем не одной похоронной процессии, чтобы сделать глубокие обобщения. По его словам, тело вносили на Форум, ставили на ростры и придавали ему вертикальное положение для всеобщего обозрения. Затем родственники покойника надевали маски, представлявшие предков усопшего, и одежду, соответствовавшую их статусу (тоги с пурпурной каймой и т. д.), как будто эти доблестные мужи ожили и присутствовали «в плоти и крови». Ближайший родственник покойника на рострах произносил речь, обычно открывавшуюся перечислением заслуг умершего и затем переходившую к достижениям благородных предков, которые к этому времени в определенном порядке рассаживались на креслах, выполненных целиком из слоновой кости (или, по крайней мере, ею украшенных). Благодаря этому, отмечает Полибий, «римское государство воспитывает граждан, которые готовы вынести все, лишь бы пользоваться в отечестве славою доблестных мужей».
[25]
Это, пожалуй, взгляд сквозь розовые очки: на самом деле необузданная конкурентная борьба больше разрушала, чем поддерживала Республику. Да и раньше на каждого молодого римлянина, вдохновленного стремлением подражать заслугам предков, вероятно, приходился другой юноша, подавленный тяжестью могучей традиции и возложенных на него ожиданий. Эту сторону медали Полибий мог бы увидеть, всмотревшись в многочисленные предания о сыновьях, убивших своих отцов. Однако идею преемственности, которую поддерживает Полибий, в сжатом виде хорошо иллюстрирует еще одна эпитафия из гробницы Сципионов: «Доблесть я рода умножил, живя по обычаям древним, / потомство оставил, деяньям отца подражал. / Я снискал одобрение предков, гордых тем, что меня породили, / славу детям моим моя составила честь».
[26]
Аргументация Полибия порождает еще более глубокие вопросы. Как в целом можно охарактеризовать римскую политическую систему? Как она работала? Римская конституция никогда не существовала в письменном виде, но Полибию удалось в Риме на практике наблюдать наиболее яркое воплощение древнего греческого философского идеала «смешанной конституции», которая соединяла в себе лучшие черты монархии, аристократии и демократии. Консулы, в руках которых была сосредоточена высшая военная власть, которые созывали народные собрания и давали указания всем остальным должностным лицам, представляли как бы элемент царской власти. Сенат, который в тот период отвечал за финансы, связь с другими городами, фактически следил за правопорядком и безопасностью на территории Рима и союзнических государств, соответствовал аристократическому элементу. Народ воплощал демократический элемент триады. Это не была демократия или «народ» в современном понимании: такого понятия, как «всеобщее избирательное право», не существовало в античном мире, женщины и рабы нигде не имели никаких политических прав. Полибий под всем «народом» имел в виду группу граждан мужского пола. Как и в классических Афинах, они и только они выбирали официальных лиц, утверждали или отклоняли законы, принимали окончательное решение о вступлении в войну и проводили главные судебные процессы.
Секрет успеха, предполагал Полибий, состоял в тонком взаимодействии сдержек и противовесов между консулами, сенатом и народом, таком, что ни царская власть консулов, ни аристократия, ни народ не могли перетягивать одеяло на себя. Консулы, к примеру, могли получить безраздельное командование на время военной кампании, подобно царям, но сначала их выбирал народ, а финансирование предоставлял сенат. В конце кампании сенат решал, назначать ли триумф полководцу или нет, и любой мирный договор должен был быть ратифицирован народом. И так далее. Такое равновесие обеспечивало, утверждал Полибий, внутреннюю устойчивость Рима, на которой основывались все достижения во внешней деятельности.
Полибию удалось провести довольно тонкий анализ, включающий рассмотрение еле уловимых отличий и нюансов, чтобы найти своеобразие каждой политической системы. Правда, иногда его можно уличить в попытке притянуть некоторые римские реалии за уши к греческой аналитической модели, используя известную ему терминологию. Применение им таких терминов, как «демократия», могло завести в тупик. Демократия (δημοκρατια), и как слово, и как понятие, выросла на греческой почве. Такая политическая идея, хоть и в том ограниченном античном понимании, в Риме никогда никого не вдохновляла, даже в стане отчаянных политиков-популистов. В большинстве сохранившихся источников консервативного толка слово «демократия», скорее, используется в значении, близком к «охлократия» – власть толпы. Нет смысла пытаться определить, насколько республиканский Рим был демократичен: римляне дискутировали по поводу свободы, сражались за свободу, но никак не за демократию. С другой стороны, напоминая читателям о роли народа и указывая на другие действующие силы помимо выборных магистратов и сенаторов-аристократов, Полибий спровоцировал не затихающую до сих пор важнейшую дискуссию. Насколько влиятелен был народ в политической системе Рима времен Республики? Кто же на самом деле контролировал Рим? И как нам следует описывать эту систему?
Несложно представить себе политическую жизнь в республиканском Риме, контролируемую исключительно богатым меньшинством населения. Борьба сословий закончилась не народной революцией, а появлением нового правящего класса, состоявшего из разбогатевших плебеев и патрициев. По большей части, первым фильтром при отборе кандидатов на основные должности было благосостояние, и большинство граждан не могли его преодолеть. Точный «проходной балл» неизвестен, но есть основания предполагать, что он пропускал самую верхнюю часть иерархии по имущественному цензу, так называемый класс всадников. Когда дело касалось выборов, вся система оказывалась на стороне богатых. Мы имели возможность это проследить на примере центуриатных комиций, где избирались высшие должностные лица: если самые состоятельные центурии объединялись, они заведомо определяли результат голосования, вне зависимости от волеизъявления остальных, более бедных центурий. Другой тип народных собраний, основанный на географическом делении на трибы – трибутные центурии, в теории должен был быть более справедливым, но с течением времени – только в теории, но не на практике. Из 35 географических подразделений Республики, установленных к 241 г. до н. э., сам город представляли только 4 (количество триб к тому моменту возросло по мере увеличения территорий в Италии, наделенных правами римских граждан). 31 триба соответствовала обширной сельской местности. Чтобы отдать голос, избирателю нужно было лично присутствовать на городском собрании, таким образом, в голосовании возрастало влияние тех, кто мог потратить время и находил транспорт, чтобы добраться до Рима, а голоса жителей Рима сводились к четырем городским трибам. Кроме того, собрания проводились исключительно для принятия или отклонения списка уже готовых кандидатов или предложений, выдвинутых старшим магистратом. Никакой общей дискуссии не было предусмотрено, никакие предложения или поправки снизу не принимались. Насколько нам известно, все поставленные на голосование законы собрания принимали сразу. На настоящее народовластие в нашем сегодняшнем понимании это совершенно не похоже.
