– Когда мы встречались в прошлый раз, все закончилось не очень хорошо. Мне бы хотелось исправить это. – Я прошел взглядом по публике, но разобрать лица было невозможно из-за обилия прожекторов. Я повернулся к режиссерскому боксу и прошептал одними губами: – Свет. – Освещение мгновенно изменилось – теперь прожектора были направлены на зрителей. – Так-то лучше. – Я повернулся к парню в первом ряду и протянул руку. – Привет, я – Мэтью Райзин.
Парень вскочил, пожал мне руку и потрепал по плечу, после чего затараторил так, что два его подбородка запрыгали. Вечер прошел в таком же духе. Люди были искренне рады и счастливы – за меня, за нас. Многие хотели поговорить с Одри, сфотографироваться, и не только со мной. Минут через десять-пятнадцать уже можно было выключать свет – моя жена просто сияла.
Сделав несколько фотографий, я остановился и обратился к аудитории.
– Возможно, это прозвучит немного безумно, но тюрьма по части безумия самое лучшее место… – Смех – это что-то вроде нагнетательного клапана в отношении к публике, и в данном случае так оно и было – они смеялись. И в этом смехе я слышал молчаливый шепот коллективной благодарности: Спасибо, что не держишь на нас зла за то, что мы все это время так плохо думали о тебе. Да, такова жизнь. Добро пожаловать на землю. – В прошлый раз здесь был паренек, Мак. Если не ошибаюсь. Его не…
Прежде чем я успел закончить, позади меня закрылась дверь. Из режиссерского бокса вышел молодой человек в бейсболке с буквами ESPN. Свет бил мне в лицо, поэтому он обошел меня с другой стороны и, держа бейсболку в одной руке, протянул мне другую.
– Мэтью.
Мы поздоровались.
– Рад видеть тебя, Мак.
Он кивнул, попытался что-то сказать, но не смог и только сделал кому-то знак. Над сценой ожил большой экран: видеозапись моего последнего выступления здесь, встреча с Маком, наш разговор, мой автограф на мяче, наша фотография. Когда все закончилось, он сказал:
– Это из-за тебя я здесь работаю. Я – один из ассистентов режиссера сегодняшнего шоу. Трудно выразить словами, какая честь для меня видеть тебя сегодня здесь.
Иногда рукопожатия мало. Я обнял его. Не знаю почему, но я гордился им. Мак повернулся к ассистенту, тот бросил ему мяч, и Мак протянул его мне.
– Ты не против?
– С удовольствием.
Я подписал несколько мячей для зрителей и сфотографировался, наверно, сотню раз, когда на сцену вышел Джим Нилз. Мы все поспешили вернуться, но он поднял руку.
– Я подойду сам. Ты это заслужил.
Публика рассмеялась. Следующие тридцать минут мы с Джимом подписывали мячи, фотографировались и говорили со зрителями. Это был праздник.
Наконец Джим указал на сцену.
– Пройдем?
Ассистент снова подключил меня к микрофону, и мы сели. Одри просунула руку в мою. Красный свет сменился зеленым. Джим посмотрел в свои заметки, подумал и демонстративно отложил их.
– Так где мы остановились?
Такой вот выход. Лед треснул, зал поднялся, и Джиму понадобилось несколько минут, чтобы успокоить их. Он повернулся к режиссерскому боксу, Маку и с улыбкой сказал:
– Нам, возможно, потребуется больше часа.
Я наконец обратился ко всей аудитории.
– Мы говорили о мечтах и о том, что случается, когда они становятся явью.
Публика снова поднялась.
С одной стороны от меня сидела Одри, с другой – Ди.
Джим улыбнулся – в этом танце по-прежнему вел он.
– Ты немножко поседел с тех пор, как мы виделись в последний раз.
– В тюрьме такое бывает.
– Поиграем? – предложил Джим. – Назови первое, что приходит тебе в голову, когда ты слышишь слово тюрьма.
– Невыразимое одиночество.
– Футбол?
– Несказанная радость.
– Одри.
– Исполненное обещание.
Он помолчал, словно ожидая, пока мои ответы дойдут до каждого, и сменил тему.
– Есть слушок, что отсюда ты отправишься в одно здание неподалеку, где тебя ждут кое-какие люди.
– Так оно и есть.
– Говорят, тебе предложены весьма солидные контракты.
Я улыбнулся.
– Так и мне сказали.
– Ты понимаешь, что на данный момент являешься одним из самых популярных рекламных продуктов?
– Этого я не знал, но ты уж будь добр, напомни, чтобы я поговорил с моим агентом об этом его упущении.
Камера показала Вуда, стоявшего в стороне со сложенными на груди руками. Один из ассистентов протянул ему микрофон, чтобы весь зал услышал ответ.
– Я просто не хотел, чтобы у него голова пухла.
– А если все же распухнет? – спросил Джим.
Вуд кивнул в сторону Одри, доставшей из сумочки вязальную иглу и показавшей ее собравшимся.
Джим улыбнулся.
– Тебя это изменит?
– Надеюсь, что да. Хотелось бы построить дом с мягким матрасом, кондиционером, холодильником в каждой комнате, чтобы можно было есть там, где захочу, и душем, чтобы не толкаться в одном помещении с кучей потных, волосатых парней.
Смех в зале.
– Первая покупка?
– Мы уже ведем переговоры с агентом насчет покупки квартиры в Афинах.
– Джорджия?
Я кивнул.
Джим усмехнулся:
– Не скажешь, почему?
Ди уже выбрал место, где ему хотелось бы играть следующие четыре года, но пока что мы об этом еще никому не говорили. Накануне он спросил, можно ли выпустить кота из мешка или ему лучше подождать и не отвлекать внимание на себя.
Да, мне нравился этот парнишка.
Я сказал, что это отличная идея.
И вот теперь, когда Джим задал свой вопрос, я повернулся к Ди. Тот улыбнулся и заговорил с уверенностью, уже становившейся частью его образа.
– Чтобы им было где остановиться, когда они приедут посмотреть, как я играю.
Аудитория встретила это заявление аплодисментами.
Джим сразу же воспользовался подходящим моментом.
– Это официально?
– Да, сэр, официально, – подтвердил Ди.
Джим скрестил ноги, что означало переход к другой теме.
– Куда дальше?
Я указал на дверь с надписью «выход».
– Туда же, куда пошли и в прошлый раз, когда вы задали мне этот вопрос.
Джим кивнул.
– Туше. – Он выдержал паузу. – На прошлой неделе лига специально для тебя приняла важное изменение. В лиге такое впервые. По слухам, тебе будут платить больше, чем любому другому квотербеку. Что скажешь?
