– Я освещал много игр, – продолжил комментатор, – но никогда не видел ничего подобного. Это для истории. Ребята, мы сейчас вернемся!
Я улыбался от радости. Не из-за своего участия в этом, но от гордости за Одри. Тем более что только мы трое – она, Рей и я – своими глазами видели свидетельство о рождении. Мог быть и четвертый, но тут я не был уверен.
Гейдж оперся ногами о прутья решетки, развернул сникерс, протянул мне половину, улыбнулся и не сказал ни слова.
Никто не сказал.
Глава 33
В воскресенье утром Гейдж постучал в дверь моей камеры. Футбольного мяча с ним не было.
– К тебе пришли.
Я сел.
– Вуд?
– И твоя жена.
Судя по тону, ждать дружеского визита не приходилось. Я встал.
– С ними все в порядке?
Он покачал головой.
– Не похоже.
Я протянул руки, Гейдж надел на меня наручники, вывел из камеры и из здания, провел вдоль ограды с колючей проволокой в строение из бетона и стали, которое мы любовно называли Оз. Здесь кто-то, скрытый стеной или занавесом, контролировал все рычаги нашей жизни.
Я вошел в большую комнату с несколькими столами и табуретами из нержавеющей стали, прикрученными к полу. Столы голые, окон нет, как нет и ничего такого, что можно было бы использовать в качестве оружия при попытке бузить в этой комнате. Гейдж указал на стол, и я сел. Надзиратель просунул цепь моих наручников в петельку посредине стола и защелкнул. Теперь руки мои находились поверх стола и все время на виду. Камеры записывали каждое наше движение и звук. Такие записи не раз использовали для выяснения истины в том или ином деле, и обнаруженные здесь свидетельства могли быть использованы как за, так и против любого из нас.
Гейдж повернулся ко мне.
– Должен напомнить, что тебе нельзя ни от кого ничего принимать и что тебя в любом случае обыщут, когда ты будешь уходить.
Я смотрел мимо Гейджа на дверь, ожидая Одри.
– Понял.
Гейдж наклонился.
– Учитывая обстоятельства, наблюдение за тобой усилено с целью предупреждения попытки самоубийства. – Он бросил взгляд в сторону камер. – Так что постарайся контролировать себя, кто бы ни вошел в эту дверь.
– Спасибо.
Надзиратель оставил меня одного в холодной гулкой комнате. Через несколько минут распахнулась дверь, и Гейдж появился в сопровождении Вуда и Одри. Сердце подпрыгнуло к горлу.
Ди с ними не было.
Прикованный к столу, я мог только слегка приподняться, так что приветствие получилось довольно жалким. Гейдж кивнул мне и отступил в угол.
Вуд подошел и обнял меня. В глазах у него стояли слезы. Одри держалась в сторонке. Глаза опухшие и покрасневшие, как будто плакала. На ней были джинсы и спортивная кофта, руки спрятаны в рукава – будто замерзла. Голубка висела поверх кофты и блестела в отражении флуоресцентных ламп. Я обратился к ней.
– Вуд сказал, ты заботишься о Таксе. – Она кивнула. Я попытался преодолеть неловкость. – Он любит тунца с майонезом и парой кусочков соленых огурцов. Обожает соленые огурцы.
За Одри ответил Вуд:
– Такс превратился в довольно неплохого сторожевого пса. Стоит только кому-нибудь заглянуть к ней в окно, как он кидается коршуном. Чуть не откусил мне голову, когда я заехал за ней.
Одри не теряла времени на ерунду.
– Ты разговаривал с Ди?
– Нет.
– Ты не знаешь, где он?
– Что?
– Он пропал, – объяснил Вуд.
– Что значит – пропал?
– Вот это лежало у нее на кухонном столе сегодня утром. – Вуд подтолкнул ко мне через стол папку. Это была папка с личным делом Далтона Роджерса, которую Одри держала под кроватью. На обложке почерком Ди было написано: «Ты должна была рассказать мне. Вы оба должны были».
Вуд смотрел на Одри и ждал. Прошла минута, прежде чем она заговорила:
– После вчерашней игры я уснула с включенным светом. Погуляв с друзьями, Ди, где-то после полуночи, должно быть, зашел посмотреть, как я. – Она потерла руки. – Он так делал с… – Она неопределенно махнула рукой, затем продолжила: – Могу лишь догадываться, что он выключал свет и как-то увидел папку, потому что… – Одри протянула папку, предлагая мне открыть ее.
Я открыл. Свидетельства о рождении не было. Я посмотрел сначала на него, потом на нее.
– Это плохо.
В ее глазах застыло отражение холодного, жестокого мира, окружавшего меня. Одри изо всех сил старалась не расклеиться.
Еще никогда в жизни я не чувствовал себя таким беспомощным.
Мы сидели молча. Никто не знал, что сказать. Жена первой нарушила молчание. Заговорила тихо, словно каждое слово причиняло ей боль.
– Вчера утром он купил билет на поезд. Оплатил моей карточкой.
– Куда?
Она помолчала, но на меня так и не посмотрела.
– В Нью-Йорк.
Меня как будто пнули в живот.
– Его мобильный не отвечает. – Одри отвела глаза – по ее щекам покатились слезы.
Руки у меня были связаны, и я предложил то единственное, что мог.
– Я могу подать прошение тюремному начальству разрешить мне ему позвонить, но это займет в лучшем случае несколько дней. И… нет гарантии, что мою просьбу удовлетворят. – Я пожал плечами. – Формально он не родственник, поэтому это не будет расценено как неотложное дело. – Я взглянул на Вуда. – Ты не…
Он оборвал меня:
– На мои звонки он не отвечает.
Оставалась Одри. Вуд понял, о чем я думаю, и ответил за нее:
– На ее тоже.
Что сказать? Как ослабить ее боль? Тщетно я искал слова утешения. Беспомощность перетекала в отчаяние. Несколько минут мы сидели молча. Гейдж позади нас тихонько прокашлялся и показал пять пальцев – осталось пять минут.
Когда время истекло, дверь вдруг открылась, что стало сюрпризом для всех нас, включая Гейджа. Надзиратель с бесстрастным лицом придержал ее и сделал кому-то знак следовать за ним.
Вошел Ди, следом – Джинджер.
Я почувствовал, как мои кулаки сжались сами собой, и краем глаза заметил такую же реакцию у Одри. Я скользнул рукой через стол, загремев цепью, и мягко накрыл ладонью руку Одри. К моему удивлению, она не воспротивилась. Ди окинул комнату взглядом и сразу же подошел к Одри и обнял ее.
– Все хорошо, Мама. Прости.
Иногда сердцу достаточно одного слова, сейчас это было слово «Мама». Он поцеловал ее в щеку, потом обнял меня.
– Как ты?
