Через минуту я спустился на поле и тихо подошел к пятидесятиярдовой линии.
– Ты в порядке?
Мой голос напугал парня. Он вздрогнул, но, увидев меня, кивнул, а потом спрятал лицо. В глазах явно читалось отчаяние, а плечи вздувались гневом. Он поднял мяч и швырнул его в сетку.
– Ди?
Он вытер нос рукавом рубашки.
– Я просто пытался…
Парнишка показал на сетку.
У меня вдруг возникло чувство, что я знаю, что происходит. Может, не все, но кое-что. Каждый квотербек в какой-то момент переживает кризис уверенности в себе. По крайней мере, я никогда не встречал игрока, с кем бы такого не случалось, включая себя самого. Мягко, чтобы не смутить парня, я взял его за подбородок, повернул к себе.
– Тебя что-то беспокоит?
Он кивнул, но в глаза смотреть не стал. Утерся.
Я видел – Ди чего-то боится. Он стал лучше, добился прогресса и знал это. Еще он знал, что оставшиеся до лагеря недели тают и что с возможностью успеха приближается и вполне реальная вероятность провала. Парень силился найти слова. Я знал, куда все идет – сам бывал там.
– Ну давай. Не молчи. Выкладывай.
– А что, если я боюсь?
– Чего?
– Что окажусь недостаточно хорош.
– И как это называется?
Ди помолчал. Потом прошептал:
– Провал.
– Давай, громче скажи это.
Парень прочистил горло.
– Провал.
– Ну вот. Не так уж трудно, да?
Он покачал головой.
– Вполне законное чувство. – Я помолчал. – Но вначале главное: ты хочешь быть квотербеком?
Ди кивнул.
– Уверен? Никто тебя не заставляет. Это решать только тебе. Ты можешь уйти и не станешь от этого хуже. Мы по-прежнему будем друзьями.
Он посмотрел на меня и задумался.
Я пожал плечами.
– Не обманывайся, неудача – одна из двух вероятностей. Ты можешь поехать в лагерь и забыть все, чему я тебя учил, вернуться к своим старым приемам, впустить этого психа, вашего тренера, назад в свою голову и снова бросать, как бросал с тем дерганьем, – я изобразил его прежнее бросковое движение.
Парнишка засмеялся.
– Это было так плохо?
– Хуже. Давай начистоту: полный провал вполне возможен. Но, – я ткнул его в плечо, – также и успех, о котором ты и мечтать не смел. – Я рассмеялся. – Знаешь, открою тебе один секрет. У тебя в твоем возрасте способностей больше, чем было у меня. – Он взглянул удивленно. – Правда, правда. Сейчас ты лучше, чем был я в твои годы. Разница в том, что когда мне было лет пять или шесть, отец привел меня сюда, на это самое поле, и играл со мной. Мы мысленно усадили зрителей на трибуны, оживили громкоговорители, наполнили воздух свистками, желтыми флагами и криками тренеров. Мы заполнили эту игру смехом, мечтами и невозможным, играли до тех пор, пока пот не потек по нашим лицам и не смешался со смехом. Именно здесь я влюбился в игру и научился осуществлять свои мечты, и неудача никогда по большому счету в это не вмешивалась. Я не пытался соответствовать чему-то, не пытался стать таким, как кто-то еще. Твоя беда в том, что ты слишком долго смотрел мои записи и теперь сравниваешь себя со мной. Не делай этого. Я слышал, как другие тренеры, включая и некоторых моих, говорили, что эта игра требует драчливости, злости. «Это жестокая игра, и на силу лучше отвечать силой». – Я кивнул. – Насчет жестокости все верно, но, если честно, они выставляют злость и ненависть, потому что боятся показать себя слабыми и несоответствующими ожиданиям. Они постоянно изводят себя вопросом: «Есть ли у меня то, что требуется?» Так вот, отвечаю – у тебя этого в избытке. – Я повертел мяч в руках. – Если я тебя чему-то и научу, если хоть как-то повлияю, пусть это будет одно. – Я махнул рукой на поле. – Это поле, где играют мальчишки и мужчины. Это игра. Может, величайшая игра на свете, но все равно игра. Наверно, постороннему, какому-нибудь иностранцу кажется странным, что двадцать два здоровых лба гоняются за куском свиной кожи, растягивая в процессе эластичные штаны. – Ди засмеялся и снова вытер нос. Я похлопал ладонью по земле. – Игра должна приносить удовольствие. Если нет, если это превращается в каторгу или тяжкое бремя, займись чем-нибудь другим, потому что иначе игра превращается в непосильный труд.
Парень засмеялся и пробормотал:
– Слышал такое.
– Именно здесь я научился любить что-то и кого-то помимо себя самого. Ты просил научить тебя играть в футбол, сделать из тебя хорошего квотербека. Но, – я покачал головой, – помимо броскового движения, не думаю, что я на самом деле тебе нужен. Правда, есть у меня одно, чего нет у тебя, – перспектива. Я люблю игру за саму игру, ты любишь игру за то, что она может сказать о тебе.
Он кивнул:
– Да.
– Ди. – Он повернулся ко мне. – Ты достаточно хорош, чтобы играть в любой школе. Это не вопрос, и ты очень скоро это узнаешь. Если хочешь просто улучшить мастерство, помочь в этом могут многие, и некоторые гораздо лучше меня, но тренировать голову и тренировать сердце – две разные вещи. – Я подбросил мяч в воздух. – Если хочешь добиться успеха, допускай и риск неудачи. – Я махнул рукой в сторону трибун. – Многие парни, с которыми я играл, приравнивали проигрыш к провалу. И когда мы проигрывали, они испарялись, но проигрыш и провал – не одно и то же. – Я помолчал. – Если играешь в эту игру достаточно долго, то когда-нибудь все равно проиграешь. Непобедимых не бывает. – Я указал на табло. – Когда я был классе в пятом, папа привел меня сюда после пятничной игры. Трибуны были пусты. Поле все еще расчерчено. Табло горело. Боковые линии усеяны бумажными стаканчиками, горками тающего мороженого и пакетами из-под чипсов. Отец привел меня сюда, под прожектора. Мы бегали по полю, смеялись, бросали мяч, разыгрывали комбинации. Мы играли, но потом я стал все больше говорить о цифрах на табло, о победителях и проигравших и о том, каким будет итоговый счет. Я говорил – он слушал. И вот после того, как я называю очередную комбинацию прямо здесь, на этой самой линии, а сам поглядываю то на него, то на табло, отец берет и объявляет тайм-аут. Потом идет к табло, щелкает выключателем и гасит свет. Темно, как ночью. Отец возвращается и берет меня за подбородок, а я стою, недоумеваю, зачем он это сделал, и думаю про себя: какой смысл в игре, если мы не видим счет? До сих пор вижу ту улыбку на отцовском лице. Он наклонился и прошептал:
– Каждый раз, как ты ступаешь на это поле или на другое, твои шансы выиграть или проиграть пятьдесят на пятьдесят. Забудь и не думай. Там только цифры, – он указал на табло, а потом легонько ткнул меня в грудь, – и не они мерило твоей значимости.
Ди смотрел на меня во все глаза.
– Хотел бы я с ним познакомиться.
– Ты бы ему понравился. Очень. Ты – его тип квотербека.
