Он повернулся к Одри.
– Есть что добавить?
– Мэтью рожден для футбола, им он сейчас и занимается. Он лучше многих просчитывает игру. У него сильные руки. Хорошие бедра. Зрение. Вполне приличная скорость. – Одри усмехнулась. – Довольно смазливый. – Она посмотрела в зал, ожидая реакции – зрители отозвались ободряющими криками и свистом, – и снова повернулась к Джиму. – Спокоен под прессингом. Развивается. Постоянно смотрит записи. Фильмотека у него преогромная. Хотя есть и еще кое-что – ему до всего есть дело. Глаза в хадле. Это важное знание, оно не воспитывается тренировками. Команда для него – не номера на свитерах и не средство достижения цели. Для Мэтью сама команда – цель. Он – первый, кого они видят, приходя в себя после хирургической операции. Голос Мэтью слышат в пять часов утра, когда наступает время для пробежки. Он не раз опаздывал на обед со мной из-за того, что у кого-то какие-то проблемы. Если вы просмотрите эсэмэски, отправленные с его телефона после объявления результатов драфта, то увидите, что они адресованы товарищам по команде, тренерам, инструкторам. «Спасибо», «Без тебя это было бы невозможно» – такого рода тексты. Мэтью – искренний. Он не притворяется. – Одри посмотрела на меня. – Он такой, какой есть.
Джим повернулся к залу.
– Неплохая коммерческая реклама, не правда ли? Мы сейчас вернемся. – Зеленый огонек сменился красным. Джим посмотрел на Одри, потом на меня. – Друг мой, ты женился не по рангу – тебе до нее расти и расти.
Я кивнул.
– Так и есть.
До конца паузы Джим принял пару вопросов из зала. Я расписался на нескольких мячах, бросил их публике и вызвал замешательство у ассистентов, когда поднялся, чтобы передать мяч Дженни в инвалидной коляске. Когда свет снова переключился на зеленый, Джим повернулся ко мне.
– Ни для кого не секрет, что о Гарди, штат Джорджия, страна узнала благодаря тебе. Учитывая все твои заслуги перед городом, неудивительно, что там едва ли не все твои болельщики. Ты – почетный мэр. Джим, тебе вручены ключи от города. Критики, если они у тебя и есть, ведут себя довольно тихо. На то есть причины. Благодаря тебе город получил семь чемпионств. В прошлом году главную городскую улицу переименовали в бульвар имени Мэтью Ракеты. Школьный стадион в Сент-Бернаре назвали в твою честь. Согласно данным статистики, последние пять лет самое популярное мужское имя в Гарди – Мэтью. – Джим вскинул бровь. – Итак… Что еще осталось?
Я указал на моего нового друга в зале. Сидевший на краешке кресла Мак расцвел от удовольствия.
– Я теперь новичок в Национальной футбольной лиге. Завтра утром я проснусь в самом низу их иерархии. Все то, о чем ты говорил, помогло мне попасть сюда. Вот так. Это не значит смотреть на ветеранов снизу вверх. Я возвращаюсь в школу с лучшими в данной игре. В игре, которую люблю. Похоже, у меня талант, хотя, конечно, мне еще нужно его развить. В любом случае это игра между двумя командами, в каждой из которых одиннадцать собранных вместе парней могут делать такое, чего никогда не сделает любой одиночка. В этом величие и магия футбола. Вот почему мы играем в него.
Джим помолчал.
– Любимый момент в игре?
– Когда проигрываем и игра не получается, когда все против нас. В такие моменты и выясняется, из чего мы сделаны. В такие моменты мы учимся доверять друг другу и полагаться друг на друга. Вот тогда важны глаза за маской.
Джим молча свернул листок и сунул в задний карман.
– Прошел слушок, что после интервью ты отправишься в конференц-зал, где подпишешь несколько контрактов, оценивающихся, как говорят, в десятки миллионов, а потом договор на еще несколько десятков. Большая часть этих миллионов гарантирована – при условии, что ты появишься в расположении команды. Потом, как все утверждают, улетишь… – он усмехнулся, – эконом-классом на Гавайи. Через считаные секунды ты станешь мультимиллионером. Это что-то изменит в твоей жизни?
Я глубоко вздохнул.
– Надеюсь. – Публика рассмеялась. Журналист посмотрел на Одри. – Она не позволяет мне включать по ночам кондиционер. Говорит, мы не можем себе это позволить, и, если учитывать, как я ем, надеюсь, она даст мне небольшое послабление.
Джим поднял последний номер «Спортс иллюстрейтед» с моей фотографией на обложке – второй за четыре года. Я стоял на поле с мячом в руке, спиной к камере и лицом к воротам вдалеке. Хороший снимок. Мне он нравился потому, что объектив смотрел на поле, на ворота, на игру, а не на меня. Джим повернул фотографию к камере, чтобы зрители увидели ее на экране. Заголовок гласил: «БУДЕТ ЛИ БОГ ПЯТНИЧНОГО ВЕЧЕРА ПРАВИТЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ?» Журналист постучал по обложке. – Твой ответ?
– Мне неудобно на него отвечать.
– Почему?
– Я себя не придумывал. Я – это просто я. – Я покачал головой и указал на Дженни в инвалидном кресле. Камера поместила на экран ее улыбающееся лицо с глазами, глядящими в разные стороны – Дженни, извините, если не в тему, но… – Я посмотрел на Джима. – Думаю, вот она знает, как брать препятствия и преодолевать трудности. В футболе принес пару тачдаунов, и тебя уже называют великим. Люди создают статуэтки по твоему подобию и дают ключи от города. А у этой женщины вся энергия уходит на то, чтобы встать с постели, одеться и приехать в студию. И где ее аплодисменты? Я играю на поле. Она играет в жизни. – Я остановился и окинул взглядом публику. – Мне нравится футбол. Я счастлив, что играю в него. Я люблю видеть улыбки на лицах и понимаю желание почитать о том, как живут парни вроде меня. Впрочем, в общем раскладе вещей мое поведение на поле несравнимо с жизнью людей за его пределами.
Джим посмотрел на экран.
– Леди и джентльмены, Одри Райзин со своим мужем и, временами, футболистом Мэтью Райзином, известным также как Айсмен, Тирекс, Мэр Гарди и Ракета. – Он протянул руку сначала Одри, потом – мне. – Спасибо, что заскочили в этот многообещающий вечерок.
– Спасибо вам, сэр.
Глава 2
Настоящее время
Серые стены. Стальные решетки. Запертая дверь. Без ручки. По крайней мере, с моей стороны. Унитаз из нержавеющей стали. Полрулона бумаги. Одна картина. Цементный пол. Одно окно. Восемь на восемь футов.
Моя жизнь на шестидесяти четырех квадратных футах.
Любой звук разносится эхом, пляшет вокруг, как теннисный мячик, и наконец находит выход в открытое окно или незапертую дверь. Через подоконник над моей головой вползает дневной свет. Иногда по утрам во дворе сидят голуби и воркуют друг с дружкой. Я их не вижу – доносится лишь их воркование.
Подложив руки под голову, я словно открыл ворота памяти, хотя днем гнал от себя картины прошлого. Отвлекался. Сейчас, в предрассветной тишине, занять себя нечем, поэтому этим утром – как и каждое утро – эпизоды из памяти вернулись. Одним файлом. Бесконечной вереницей кадров. Когда-то они были ясными и четкими. Цветными. Даже объемными. Со временем картинки поблекли, покрылись пятнами, уголки загнулись. Цвет сепии вобрал все остальные. Состояние не бог весть какое, но это все, что у меня есть. Я внимательно просматриваю каждый кадр.
