Я поставил байк и стал наблюдать за спектаклем в немом изумлении и даже с некоторым удовольствием. Что там говорят о хорошо смазанной машине? Не во всех мультиках действие разворачивается так быстро. Передвижное «Шоу Энджелины Кастодиа» взяло Гарди штурмом. Как только все было установлено и устроено, Энджелина выпорхнула из автобуса к растущей толпе под бурю аплодисментов. Она без колебаний нацелила свой микрофон на зрителей и принялась ловить рыбку в мутной воде.
– Скажите, что вы думаете о том, что осужденный за изнасилование Мэтью Райзин живет здесь, терроризируя ваш родной город?
У женщины, которую сопровождали две девочки с хвостиками, она спросила:
– Это ваши девочки? Вас не беспокоит его присутствие?
Женщина что-то забормотала, убрав спутанные волосы с лица, и защитным жестом обняла девочек. Морщинка между бровями предполагала, что до сих пор маму это не беспокоило, но теперь-то уж точно будет.
Не уверен, что «Черные пантеры и ку-клукс-клан были такими же мастерами разжигать беспорядки.
Отработанным и соблазнительным голосом Джинджер поведала восторженной толпе, что планирует вести репортаж в прямом эфире весь день и вечер. Это означало, что ее дневная радиопередача плавно перетечет в вечернее телешоу. Объявление повлекло за собой аплодисменты и свист публики, что, в свою очередь, вызвало у Джинджер хорошо отрепетированный румянец. Я натянул на голову капюшон, надел солнечные очки Вуда, поставил мотоцикл, купил в автомате содовой и, сев на скамейку, стал наблюдать за разворачивающимся спектаклем.
Новость разлетелась быстро. Подъезжали машины, народ толпился вокруг здания суда. Зрители ставили складные стулья, из ниоткуда возникли палатки, торгующие хот-догами и газировкой. Власти, должно быть, призвали дополнительные силы полиции, потому что из соседних округов массово прибыли помощники шерифов. Появившийся мэр быстро поставил все себе в заслугу, что Джинджер позволила ему это сделать, а затем потребовала у него то, чего на самом деле хотела, – ступеней здания суда. Тех самых ступеней, по которым двенадцать лет назад вели в наручниках меня. Даже и не подумав заручиться требуемым разрешением города, мэр быстро согласился, и машина Джинджер заработала на полную мощь.
За несколько минут ее свита завладела крыльцом, превратив его в импровизированную съемочную площадку королевы прайм-тайма: цветные флажки, прожекторы… Принесли и установили даже вентиляторы, которые должны были красиво раздувать ей волосы. Сидя за стеклянным столиком между колоннами на фоне здания суда, Джинджер выглядела элегантной и безупречной. Короткая юбка, мускулистые ноги. Стилист припудривал ей лицо, а еще одна ассистентка суетилась с волосами. Джинджер всегда мечтала быть в центре внимания. Если бы я не испытывал такого тошнотворного отвращения при виде ее и даже от одной только мысли о ней, то мог бы даже восхититься ею – женщина, сделавшая себя сама, смотрит на созданный ею мир. Ветер от закадровых вентиляторов раздувал ее безукоризненные волосы – золотисто-коричневые сменились угольно-черными – и плотно облеплял блузкой идеальную грудь, шедевр пластической хирургии, выставляя в выгодном свете ее совершенное тело, сформированное под руководством персонального тренера. Когда свет на табло переключился с красного на зеленый, Джинджер объявила громким, хорошо поставленным, торжествующим голосом:
– Это Энджелина Кастодиа, и я веду прямую трансляцию из эпицентра событий, города Гарди в южной Джорджии, где обосновался досрочно освобожденный из тюрьмы насильник. – Голос ее вознесся, наполнился страстью. – Я – глас безмолвных, глаза незрячих, городской глашатай, рупор тех, кого не желают слышать, надежда отчаявшихся, выразитель интересов обманутых. – Выйдя вперед, спокойная и решительная, непобедимая героиня, она, словно ставя точку, нацелила палец в камеру. – Потому что вы не должны безропотно это терпеть!
Ничего не скажешь, хороша.
Несколько сотен, окруживших портик здания суда, согласились, и Джинджер слопала аплодисменты, как конфетку. В какой-то момент она даже вытерла слезу и мимоходом заметила для публики, что для этой работы ей «требуется водостойкая тушь» и что она будет продолжать делать это «до тех пор, пока они не вырвут микрофон из моих холодных мертвых пальцев».
Это им тоже понравилось.
Все было бы даже забавно, если бы меня от нее не тошнило. Чувствуя себя немного уязвимым, я надел шлем и опустил защитный козырек. Купил банку чая со льдом, сел на мотоцикл и продолжил наслаждаться спектаклем – в противозаконной близости. Я ощущал себя вуайеристом
[25].
Поскольку я нарушал условия своего временного освобождения, а она нет, я завел мотор и включил сцепление, надеясь пробраться сквозь толпу, но тут после рекламной паузы шоу возобновилось. Джинджер, купаясь в своей уверенности, спустилась со ступенек и начала задавать вопросы зрителям.
– Принимая во внимание извращенный характер его преступлений, что вы чувствуете?
– Присутствие Мэтью Райзина в городе заставляет вас задуматься?
– Запираете ли вы двери на ночь?
Подгоняемая желанием лучше видеть гостью, публика сгрудилась на улице передо мной, тем самым направив Джинджер в мою сторону и отрезав мне путь к бегству.
Это не сулило ничего хорошего.
Запрыгнув на бордюр, я обошел палатку с напитками и обнаружил, что возникшие из ниоткуда баррикады перекрыли как улицу, так и боковой проулок. Я развернулся на сто восемьдесят градусов, спрыгнул с бордюра и наткнулся прямо на Джинджер и двух операторов. Наше изображение появилось на «джамботроне» у основания ступенек. Она во всем своем великолепии, и я в скрывающем лицо шлеме. Сосредоточенная на том, что ее окружает, а не на лице под шлемом, Джинджер спросила:
– Скажите, сэр, вас пугает присутствие Мэтью Райзина в вашем городе?
Я покачал головой.
Она усмехнулась, и оператор придвинулся ближе.
– И вас не беспокоит, что он может сделать, если ему предоставить здесь свободу?
Я снова мотнул головой.
Раздраженная, что я не снял шлем, возмущенная, что не соглашаюсь с ее подстрекательскими речами, и желая показать всему свету, что не стушуется перед мужчиной почти на целый фут выше ее, женщина впервые попыталась вглядеться сквозь козырек, но ей мешал это сделать отражавшийся от пластика свет прожекторов. Приблизив свое лицо к моему, Джинджер отчеканила:
– Ну так скажите мне, сэр, чего же вы тогда хотите?
Я поднял козырек, встретился с ней глазами и ответил:
– Я хочу, чтобы ты сказала правду.
Краска отхлынула с лица онемевшей «звезды», а я отпустил сцепление и улыбнулся, когда ее продюсер, обнаружив, что Джинджер напрочь лишилась дара речи, подала сигнал пустить рекламу. Перед тем как завернуть за угол, я взглянул в зеркало заднего вида и заметил ошеломленное, мертвенно-бледное лицо Джинджер. Я застиг ее врасплох, и ей это не понравилось, я был совершенно уверен, что такое больше не повторится.
