Глава 8
Я смотрел на поле, куда меня, тогда еще ребенка, привел отец. Мы пришли ближе к вечеру, после работы. Под ногтями у отца чернела грязь. У него был стол в переднем офисе и несколько механиков в подчинении, но он носил бирку со своим именем на рубашке и не мог удержаться от того, чтобы не испачкать руки. Отец терпеть не мог канцелярскую работу и всегда предпочитал показать, как что-то делается, чем объяснять. Три-четыре раза в неделю мы прикатывали сюда на его стареньком «Форде-150» и играли на поле в мяч.
Здесь отец научил меня первым премудростям футбола, тактике, бегу, здесь он научил меня бросать. Хватай его вот так… Левая рука указывает на цель. Смотри поверху. Смотри на цель или туда, где твоя цель будет, а не на мяч. Левую руку резко вниз. Если слышишь шаги, укрой мяч или избавься от него. Собьют с ног – вставай. И… Я помню, как он смеялся. Даже голову откидывал назад. Смеялся широко, открыто. Сбивать тебя будут много. Это часть игры. Так что привыкай. Потом мы бросали. Назад и вперед. Сотни, тысячи раз. Проходили недели, дистанция увеличивалась, но связь между нами только крепла. Потом он бежал, а я бросал. Когда я освоил броски, он стал усложнять упражнение и вводить препятствия – воображаемую защиту. Это означало, что от меня требовалось не только бросать мяч ему в движении, но и делать это так, как если бы его прикрывали несколько игроков.
Славные были времена.
Объясняя приемы защиты, отец начинал пользоваться такими словами, как «зона», «линия ворот», «никель», «прикрытие 2», «прикрытие 3». Каждый термин относился к определенному построению игроков защиты, в первую очередь сейфти, но также внутренних и внешних лайнбекеров. Особые, индивидуальные обязанности имели как игроки нападения, так и игроки защиты. Каждый раз, когда мы приходили на поле, он добавлял в защиту еще одного игрока, создавая для меня дополнительные трудности. Это означало, что мне как квотербеку надлежало определять стратегию атаки, номер разыгрываемой комбинации и объявлять их в хадле, то есть заранее продумывать всю ситуацию: кто будет открыт и где будут другие игроки, если каждый выполнит свое тактическое задание. Короче, мне нужно было знать защиту так же хорошо, как нападение.
Не помню точно, какой раут он назвал и какое построение защиты определил, но однажды в голове у меня закоротило. Все смешалось в какой-то алфавитный суп. Я просто перестал понимать, что происходит. Отец стоял, ожидая мяча, а меня хватило только на то, чтобы сунуть мяч под мышку, пожать плечами и сказать: «Я ничего не понимаю».
Он подбежал ко мне и махнул рукой через поле.
– Это всего лишь шахматная партия, и ты лишь передвигаешь фигуры по доске. Не торопись. Подумай. Мы не спешим. Ты сам контролируешь часы. – Он улыбнулся. – Худшее, что может случиться, – это задержка игры. Ничего страшного. Судья отодвинет нас на пять ярдов, и мы начнем сначала. Только пространства поля для игры у тебя будет больше.
– А что, если они… – Я отвел глаза, боясь произнести то, чего страшится каждый квотербек.
Отец вскинул брови.
– Перехватят?
Я кивнул.
– Ты играешь на этой позиции достаточно долго, и для тебя важно не столько «если», сколько «когда». Можно отработать прямо сейчас. Вопрос не в том, что тебя перехватывает защитник противника. Вопрос в том, что делаешь ты, получив мяч в руки. – Он с ухмылкой кивнул в сторону воображаемых соперников. – Нас им не побить. Они хороши, но не настолько.
Тот день стал проверкой моих мыслительных способностей, но по сравнению с надвигавшимся сдвигом парадигмы он выглядел школьными каникулами.
День заканчивался, солнце опускалось к горизонту. Отец стоял на левом хэше – брюки заправлены в ботинки, на ладонях грязные пятна. Я стоял в центре поля с мячом в руках. Он взял сильно влево – мы собирались разыграть вариант с «прикрытием 1», при котором воображаемый корнербек
[20] отжимал отца к кромке. Мысленно я уже видел, как он окажется в заднем кармане, и понимал, что не могу ошибиться с пасом более чем на пару дюймов – иначе мяч перехватят.
Продумав все заранее, я приготовился отдать мяч самому себе.
– И сорок…
Внезапно отец поднял голову и замахал рукой, указывая на корнербека и всю защиту.
– Замена! Прикрытие 2! Прикрытие 2! – закричал он.
Я смутился, но потом подумал, что мы ведь уже определили комбинацию, и продолжил отсчет.
– И сорок два…
Отец запрыгал, показывая на защиту и качая головой. В конце концов я сделал знак воображаемому судье и, взяв тайм-аут, подозвал отца. Тяжело отдуваясь, он заговорил вполголоса.
– Прикрытие 1 – это обманка. Чем дальше ты идешь в отсчете, тем больше они готовятся к перестройке на прикрытие 2. И как только ты сделаешь пас, который тебе не терпится сделать, – последует перехват и проход на восемьдесят ярдов..
Для меня его слова прозвучали полной бессмыслицей. Они шли вразрез со всеми правилами, которым он меня учил.
– Но, пап, они уже определили построение. Перед самым снэпом ничего менять нельзя.
Отец улыбнулся и едва заметно наклонил голову.
– Не хотелось бы тебя разочаровывать, но… да, можно. – Он наклонился ко мне. – Они могут менять это, когда захотят.
Выдержать такое откровение я уже не смог и от огорчения чуть не сел.
– Но это же несправедливо… И что тут можно сделать?
Он положил руку мне на плечо.
– Это называется смена тактики.
Я недоверчиво посмотрел на него.
– Используется, когда нужно изменить тактику на линии скримиджа.
Тектонические плиты, составлявшие основание всего, что я знал об американском футболе, сдвинулись у меня в голове.
– А как же комбинация, которую я назвал в хадле?
– Используй другую. Ты к ней цепями не прикован. Смена тактики – это запасной вариант на случай «если… то…».
О чем таком речь? Я совершенно ничего не понимал и смотрел на отца так, словно у него выросло вдруг три головы.
– Если защита делает одно, – объяснял он, – то мы делаем другое.
Я махнул рукой в сторону моего воображаемого нападения.
– Отлично, но как сказать это тем десяти парням, – я показал на воображаемую защиту, – чтобы те одиннадцать ничего не знали?
Отец щелкнул пальцами.
– Придумай слово.
– Что?
– Любое слово. Какое-нибудь броское.
Я назвал первое пришедшее в голову:
– Мэтью.
