Я посмотрела на брата, тот кивнул. Все эти записи у нас имелись. За годы путешествий мы с Толливером научились сохранять каждую квитанцию, все до единого бланки кредитных карточек, каждый кусок бумаги, который попадался нам в пути. В прошлом году мы делали это особенно усердно. У нас был дешевый футляр от аккордеона, который всегда был под рукой на заднем сиденье машины, и ноутбук. Мы хорошо вели свои записи. Мы регулярно перечисляли деньги нашему бухгалтеру Сэнди Диердофф, которая жила в Сент-Луисе, — пышной блондинке лет сорока.
Она лишь приподнимала брови и отрывисто смеялась, когда мы объясняли, чем зарабатываем на жизнь. Похоже, ей очень нравился наш необычный стиль жизни. Вообще-то во время наших встреч она дала нам больше хороших советов, чем когда-либо давал Арт.
Сэнди уже прислала нам мейл насчет нашего ежегодного свидания. Осень быстро переходила в зиму.
Я подумала о Сэнди, а потом — о нашей квартире в Сент-Луисе, пока прощалась с адвокатом. Мы смотрели, как он уходит, с взаимным чувством облегчения. Арт гордился, что мы его клиенты, как будто мы были деятелями шоу-бизнеса. Но в то же время, находясь с нами, он не чувствовал себя легко и непринужденно.
После его ухода, после того как были убраны остатки обеда, я спросила Толливера, не можем ли мы пойти прогуляться. Я все еще не простила брату его огромной ошибки, но готова была убрать это на дальнюю полку, пока все не успокоится. Хорошая прогулка могла вернуть нам былое чувство товарищества.
Толливер начал качать головой, не успела я договорить.
— Мы уже побегали этим утром в тренажерном зале, — напомнил он. — Я знаю, тебе не нравится сидеть взаперти в отеле, но если мы куда-нибудь пойдем, кто-нибудь заметит нас и захочет получить наше заявление.
Я позвонила портье, чтобы спросить, ждут ли еще репортеры возле отеля. Дежурный ответил, что не уверен, но подозревает: люди, болтающиеся в кофейне через улицу, — представители прессы. Я повесила трубку.
— Дерьмо!
— Послушай, надень темные очки и шляпу, и пойдем в кино, — предложил Толливер.
Он нашел газету «Коммерческий вестник», которую мы получили этим утром, и стал искать, когда идут фильмы. Я поняла, что на первой странице муниципального раздела вижу собственную фотографию. Этим утром я нарочно смотрела только раздел погоды. Да, это я: худая, темноволосая, с большими глубоко посаженными глазами и прямой осанкой, сложившая руки под грудью. Мне показалось, что на фотографии я выгляжу чуть старше своих двадцати четырех лет, и это заставило меня слегка задрожать. Толливер был на фото справа от меня — выше, с более темными волосами, куда крепче.
И оба мы выглядели отчаянно встревоженными. Как беженцы из Центральной Европы, беженцы, спасшиеся от гонений, оставившие позади все, чем они дорожили.
— Хочешь почитать это? — поинтересовался Толливер, протягивая мне газету.
Брат знал: мне не нравится читать те немногие статьи, которые появлялись о нас в прессе, но, поскольку я уставилась на фотографию, предложил мне газету.
Я отрицательно покачала головой.
Тогда он протянул мне страницы с расписанием фильмов, и я начала просматривать рекламу. Нам нравились космические фильмы и боевики. Нравились фильмы со счастливыми семьями. Если им угрожала опасность, нам нравилось, когда они выпутывались более или менее целыми и невредимыми, может подстрелив заодно пару плохих парней. Нам не нравились фильмы о несчастных людях, которые становились все более несчастными, как бы отлично ни были сняты эти фильмы. Не нравились сентиментальные фильмы для девчонок. Не нравились иностранные фильмы. Я не хотела идти на фильм, чтобы узнать что-то о человеческой природе или положении в мире. Насчет и того и другого я знала больше, чем мне бы хотелось.
В газете нашелся фильм на наш вкус, что было неудивительно.
Я надела вязаную шапку, куртку и темные очки, Толливер тоже закутался. Мы попросили швейцара вызвать такси, вместо того чтобы подать к подъезду нашу машину.
Нам попался очень молчаливый таксист — таких я любила больше всего. И он хорошо правил и доставил нас к мультиплексу как раз вовремя, чтобы успеть купить билеты и войти.
Мне нравятся большие кинотеатры с несколькими экранами. Я люблю чувство обезличенности, а тут для нее есть все возможности. Я люблю подростков, которые занимаются здесь уборкой, их яркие одинаковые рубашки и глупые шляпы.
Толливер работал по ночам в таком же кинотеатре в Тексаркане и обычно проводил меня туда, чтобы я могла спрятаться в самом темном уголке и на время забыть о том, что ждет меня дома.
Когда начали показывать анонсы, я была безмерно довольна. Мы сидели рядом в темноте и передавали друг другу попкорн — никакого масла, только слегка подсоленный. Счастливые и удовлетворенные, мы смотрели фильм о хорошенькой девушке-патологоанатоме, которой грозила опасность, зная, что все закончится более или менее хорошо. Мы подталкивали друг друга, когда у нее начались большие трудности с определением причины смерти очень красивого парня.
— Ты могла бы сказать ей, в чем дело, за одну секунду, — прошептал Толливер, чтобы его могла услышать только я.
Кинотеатр не пустовал, но на этом дневном сеансе в середине недели было много незанятых мест. Никто не разговаривал вслух, не плакали дети, поэтому мы хорошо проводили время.
Когда фильм закончился — плохого парня убили несколькими способами после того, как мы думали, что его убили в первый раз, — мы вышли наружу, болтая о спецэффектах и вероятном будущем главных персонажей. Это было нашей любимой игрой. Что случится с ними после того, как закончилось действие фильма?
— Она вернется к работе, хотя и сказала, что не вернется, — заявила я. — Оставаться дома после всей этой стрельбы и погонь было бы слишком скучно. В конце концов она треснет того парня по голове утюгом.
— Не, думаю, она выйдет замуж за копа, останется дома и посвятит себя готовке семейных ужинов каждый божий вечер, — сказал Толливер. — Она никогда больше не закажет на дом китайские блюда. Помнишь, она сорвала меню, прикрепленное к стене рядом с телефоном?
— Наверное, будет просто заказывать вместо этого пиццу.
Толливер засмеялся и вытащил из кармана квитанцию такси, чтобы можно было заказать еще одно и отправиться обратно в отель.
Внезапно меня схватили за руку железной хваткой. Сказать, что я испугалась, было бы большим преуменьшением. Я повернулась и уставилась на вцепившуюся в меня женщину. На ней было сводное пальто в клетку, крашеные рыжие волосы, зачесанные на одну сторону, ниспадали водопадом локонов. Помада на губах была наложена неаккуратно, сережки походили на огромные канделябры со сверкающими камушками, в которых отражалось полуденное солнце.
Толливер развернулся и свободной рукой потянулся к ее горлу.
— Я просто должна с вами поговорить, — торопливо и неопределенно сказала женщина.
